Из комнаты я выходила, как из бомбоубежища, ожидая взрыва в любую секунду. Кутаясь в пальто, словно в защитный кокон, медленно спустилась на первый этаж, где меня уже ждал Ревокарт. Он расслабленно развалился на диване, а прямо напротив него, в самом центре комнаты…
Я замерла, не веря в увиденное. В груди застрял крик.
В гостиной я увидела двух мужчин, один из которых держал оружие у виска человека, ставшего моим миром.
Париж!
Он был связан и поставлен на колени, с кляпом во рту.
Ревокарт тем временем подошёл ко мне и остановился за спиной.
– Просто назови имя, и я его отпущу, – прошептал он мне на ухо.
Вспомнилась древняя история о змее-искусителе. Наверное, Ревокарт – преемник того змея.
Я ему не верила. И почему-то подумала: если подойду к окну, то наверняка увижу в саду свежевырытые ямы для могил. В мороз копать землю невероятно сложно, но мало ли. Или наши трупы в речку сбросят? Так проще, там быстрое течение, речка не замерзает и не нужно яму копать.
– Имя, Клара, – напомнил Ревокарт, положив руки мне на талию. Подонок делал это намеренно, хоть я и сомневалась, что Париж заметил этот собственнический жест – он был слишком напуган дулом пистолета, приставленного к его виску.
– Я не знаю, о ком идёт речь, – сказала я, чувствуя, как обнимающие меня руки сильнее сдавливают талию. – Я приехала в Мирны без денег, без знакомств. В самом начале работала официанткой. Работа была плохая, но документов никто не требовал. Потом у меня появился покровитель, он и сделал мне документы, когда я попросила. Он не знал, что я убегала от тебя.
– Имя покровителя?
– Ричард Дегенерис.
Ложь текла, как маленький горный ручеёк, – медленно, плавно, обходя острые камни. Страх делает удивительные вещи – он заставляет соображать намного быстрее. Пока Ревокарт уходил в другую комнату, у меня было время подумать.
Таир спросил недоверчиво:
– Ты спала с Дегенерисом всё это время? Собираясь замуж за другого?
Я опустила голову вниз. Прощай, мечта быть любимой! Прощай, Париж… Услышав всё это, ты больше никогда не будешь обнимать меня так трепетно и смотреть на меня так нежно, как делал это раньше. Но ты будешь жив.
– Да! Я была одна и нуждалась в помощи.
Я видела: он не верит.
– Ты убежала от меня, чтобы лечь под другого?
– Его я выбрала сама! Ты же загнал меня ловушку! – я лихорадочно искала другие аргументы, пока не вспомнила о самом важном. – Он дал мне возможность учиться!
Я обернулась к Ревокарту. Понимала: мои слова не внушают ему доверия, а потому в порыве эмоций схватила его руку и поднесла к своему лицу. Поцеловала. И снова слёзы, только-только загнанные обратно в глаза и опять выпущенные на волю.
– Я прошу тебя, отпусти Парижа, он же ни в чём не виноват! Таир, я тебя прошу, он же не виноват! Таир!
Ревокарт спокойно выдернул свою руку из моей. Я видела: почему-то ему не понравилось моё угодничающее поведение.
Он смотрел на меня долго, пристально, принимая решение. Я не могла предугадать исход, и в какой-то момент пожалела о содеянном. Зачем я соврала?! Почему не выдала Ричарда?
Ревокарт приблизился к Парижу. Пленник стоял на коленях, на том самом ковре, который мне так понравился. Один из людей Таира передал ему пистолет. Я замерла.
– Что… что ты делаешь? Прошу тебя…
Он подошёл ко мне.
– Таир, – шептала я еле слышно, готовая упасть на колени в любой момент, – я прошу тебя, не убивай его…
Ревокарт смотрел на меня, и не было в его глазах ни капли сострадания. Лишь твёрдая решимость и уверенность в непогрешимости собственных решений.
– Таир… Я прошу тебя. Ведь он ни в чём не виноват…
– Извини, Клара, но семейная жизнь – не для тебя.
И, обернувшись, выстрелил в Парижа.
Частица третья: Клара Дегенерис
Семь лет спустя
226 год
Имя Клары Дегенерис знала каждая собака в Эпирах.
Её приглашали на светские приёмы. Её заступничества искали сиротские дома, воры в законе и законченные подонки. Она не отказывала ни первым, ни вторым, ни третьим. У неё было своеобразное чувство юмора, мнение о справедливости и морали.
Жители Эпир любили Клару. Те, кто ничего не понимал в политике, – за вкус в одежде: «Душенька, вы сегодня так прелестны».
Журналисты – за наработанный годами ореол недоступности, который так хотелось рассекретить и разложить по полочкам в очередной статье.
Государственные деятели кланялись ей в ноги за средства, которыми она делилась. Не всегда, не со всеми, но делилась.