— Есть единственный огонь, способный поглотить все, — сказал он. — Мало что может устоять перед его мощью.
— Это загадка, доктор Суиза? — улыбнулась Домини.
— Можно назвать это и загадкой, дитя мое. Самой сложной в мире и по-настоящему неразгаданной с того самого времени, когда Ева подала Адаму запретное яблоко.
— Понимаю. — Она крепко сцепила пальцы, будто стараясь успокоиться. — Вы говорите о любви, доктор.
— А разве вы не согласны, что это всепоглощающее пламя, мадам?
Домини отвела взгляд и на мгновение с ужасом подумала, у ж не рассказала ли она ему что-то в бреду. Он был добр, в возрасте, и напоминал ей дядю Мартина, но исповедь может принести только временное облегчение, за ним последует смущение, сожаления в том, что позволила себе раскиснуть.
— Мне всегда казалось непонятным, почему яблоко было запретным, пробормотал Метрос. — Если у Евы не хватило бы мужества сорвать его, даже рай оказался бы скучнейшим местом.
— Они с мужем были изгнаны из рая, — напомнила ему Домини.
— А разве вы не считаете, что они нашли для себя другой, гораздо более интересный? — усмехнулся он. — Весело играть, как дети, в саду, но выйти в джунгли и прожить каждое мгновение напряженно и захватывающе… это… это же и значит жить по-настоящему.
Тут Домини взглянула на доктора, мудрый блеск его глаз сказал ей, что он что-то знает. Они с Берри играли в саду, как дети… упоминала ли она имя Берри в те долгие темные часы после камнепада?
Доктор Суиза поднялся на ноги и с явной неохотой объявил, что должен еще посетить нескольких пациентов. Он взял Домини за руку и со значением пожал ее.
— Мы должны еще побеседовать с вами, — он улыбнулся. — Скоро, да? Когда вы будете к этому готовы, да?
— О чем, доктор? — спросила Домини, не совсем уверенная, что он правильно выразил свою мысль по-английски.
— О вещах, от которых не убежать, дитя мое. Неизбежных вещах, как рождение, любовь… и смерть.
Она смотрела на него широко раскрыв глаза, не понимая. Он задержал ее взгляд, потом склонил тронутую сединой голову и поцеловал ей руку. Метрос попрощался по-гречески, и через минуту она осталась одна. Домини сидела очень тихо, вдруг охваченная острым чувством одиночества. За окнами дома царило молчание, было время сиесты, и даже птицы, казалось, задремали на ветвях деревьев.
Домини откинулась на подушку шезлонга и закрыла глаза. Шуршали сосны, шептало море, а ее мертвый ребенок, казалось, больно сжал ей сердце. Ушла любовь, которую он мог принести и подарить, и слеза поползла по щеке Домини.
Она проспала недолго и проснулась, почувствовав неожиданный холод. Солнце уже больше не освещало площадку перед домом, и Домини заметила, что, пока она спала, дымка, большую часть дня висевшая над морем, прокралась на остров и кольцом окружила вершину и дом вместе с ней.
Домини предупреждали о внезапных туманах, но она не ожидала, что туман может так быстро окутать всю видимую часть острова. Немного взволнованная, Домини соскользнула с шезлонга и подошла к краю площадки взглянуть на утесы в море. Она почти их не увидела, но ясно слышала ленивые удары волн о камни. Медленно двигающиеся кольца тумана поднимались вверх, и на ее волосах быстро образовались крошечные капельки влаги. У Домини появилось жутковатое чувство, будто она вместе с домом оказалась вознесенной в облака.
Домини услышала приближающиеся шаги и, обернувшись, увидела подходившего к ней Яниса.
— Кажется, мы оказались отрезанными от всего мира здесь, наверху, Янис! — воскликнула она.
— Да, мадам, — серьезно кивнул он. — Здесь очень сыро, вам надо вернуться в дом.
— Да, уже иду, Янис. — У нее потеплело на сердце от того, что он беспокоился о ней. — Я чувствую себя здесь, наверху, как Елена, гуляющая по крепостному валу Трои… это надолго, как вы думаете?
— Думаю, на несколько часов, мадам.
— О, тогда это может задержать приезд моего мужа с сестрой. Как вы считаете? Дорога, ведущая сюда, так крута и извилиста… да еще в тумане, при котором почти ничего не видно, я думаю, Поль не рискнет ехать домой, пока не прояснится, тем более с Карой.