Ночь была свежей, с десятками оттенков запахов поздней весны: ароматом сирени, горечью черемухи, липкой сладостью тополей, резкой примесью краски обновленных палисадников, сыростью рыхлой земли и чего-то еще знакомого, но едва различимого. Марина шла рядом с матерью, не говоря ни слова. Девочка, кутаясь в черную толстовку, смотрела себе под ноги и с отвратительным скрежетом корябала ногтем среднего пальца по ногтю большого. Алина попробовала начать разговор первой:
– Марина, тебе, конечно, сложно и странно представить, что у таких взрослых, по твоим меркам, людей, как я, могут быть действительно сильные чувства. Но так и в самом деле бывает. Понимаешь, мне очень тесно и душно с твоим папой, хотя он действительно очень хороший человек. Но ему уже давно совершенно не важно, что чувствую я сама. Мы просто выполняем свои роли. Но ведь это не похоже на жизнь людей, которые друг друга любят, правда ведь?
– Как у тебя все быстро происходит! Сегодня любишь – завтра не любишь. А мы с Сережкой должны страдать из-за твоих метаний? Кто тебя просил детей рожать, если они тебе нафиг не нужны?!
Алина осеклась. Все заготовленные ранее слова казались теперь абсолютно бесполезными. Марина не хотела ничего слушать. И все-таки Алина продолжила:
– Марина, доченька, так было не всегда. Когда-то твой папа был для меня очень близким человеком. Но все изменилось. Не сразу, конечно, но с годами. Понимаешь, для меня важны в отношениях чувства. А ему, наверное, уже нет. Он живет со мной только по привычке, потому что так положено…
– Ага, конечно, только ты у нас вся соткана из нервов. Серебряный век типа. А остальным вообще на все наплевать. Ты просто многого сама не видишь или не хочешь видеть. И зря ты думаешь об отце как об истукане. Я уверена, что он догадывается о том, что происходит. Просто он старается не подавать вида. Или не верит в то, что ты можешь так с нами поступить.
– Марина, да почему с вами? Если я уйду от папы, это совсем не значит, что я уйду от вас. Наоборот, мы будем вместе.
– Нет, мама, – резко вскинула голову Марина, – не будем! Именно это я и хотела тебе сказать. Никуда я с тобой не поеду. Мой дом здесь. И Сережку мы тебе не отдадим. Хочешь своего счастья – иди на все четыре стороны! А мы будем с отцом. И бабушку попросим к нам навсегда вернуться. Она не такая эгоистка, как ты. Вот увидишь. Все, я тебе все сказала, а дальше сама решай, что тебе делать.
Марина развернулась и быстро пошла в сторону подъезда. Алина плотно сжала губы и, ссутулившись, опустилась на лавочку. Из-за угла дома шатающейся походкой вышел нетрезвый парень с огромным букетом ярких голландских роз. Он подошел к урне, швырнул в нее букет и выругался. Букет был настолько большим, что повалил урну на землю. Парень достал трясущимися руками из кармана джинсов зажигалку, попробовал прикурить на ветру сигарету, но потом с отчаянием бросил ее под ноги, сжал кулаки и крикнул, обращаясь к одному из горящих во тьме окон:
– Су-у-у-ука-а-а-а!!!
Глава десятая
В спальне негромко играла музыка. Алина лежала, уткнувшись подбородком в плечо Максима, и вдыхала запах его кожи. «Так пахнет счастье…» – улыбнулась про себя Алина. Ей нравилось в любимом все: манера курить, мягкий хрипловатый голос, складка губ… Ей нравилось чувствовать его сильную руку на своем животе. Алине казалось жутко несправедливым то, что они встретились так поздно. С ним было интересно разговаривать, спорить и даже просто молчать. Хотя молчание мужа в последние месяцы ее невероятно раздражало.
Больше всего Алине хотелось остаться на ночь: сначала смотреть фильм, потом долго обсуждать сюжет и пить красное сухое вино, потом жадно и долго любить друг друга и проснуться вместе, когда солнце будет уже в зените. И чтобы никуда не спешить, ни перед кем не оправдываться. Но реальность была другой. Надо вставать и идти в ванную. Тщательно мыть голову, смывать с себя его сладко-горький табачный запах и полтора часа ехать домой, в очередной раз придумывая, как объяснить свое отсутствие до позднего вечера.
– Ты опять ничего ему не скажешь? – Максим первым прервал молчание.
– Наверное, нет… – Алина обреченно вздохнула и снова заговорила: – Но мне думается, что он и так все знает. Просто не решается начать разговор, потому что тогда возможен только один конец.
– А тебе кажется, что есть вероятность другого конца? – бесцветным тоном спросил Максим.
– Не знаю… Все как-то очень больно и трудно. Я не понимаю, что делать с детьми.