В начале декабря сотрудники узнали, что Ирина Леонидовна Верховцева была экстренно госпитализирована с сердечным приступом. Наиболее любопытные старались выудить у Алины Сергеевны подробности, но она ничего не рассказывала. И каждый вечер после работы спешила к своей подруге в больницу. Только не в кардиологию, а в травматологию, где в одноместной ВИП-палате с сотрясением мозга и сломанной ключицей лежала осунувшаяся и безучастная Ирина Леонидовна.
Из больницы Верховцева на работу не вернулась. Написала заявление по собственному желанию. Предложение хотя бы на время переехать к Алине Сергеевне она категорически отвергла. «Это мой сын и мой крест. Мне одной все и нести», – сухо ответила бывшая чиновница на уговоры подруги.
Идея женить Володю оказалась провальной. Он все чаще и злее пил и все больше уходил в себя. В пьяном угаре он нередко поднимал руку на мать и кричал, что она сломала ему судьбу, заставляя его жить по своим правилам, не любила его жену, и даже не гнушался упреками в преждевременной смерти отца:
– Если бы не бегала, как коза, по своим стройкам, то не пропустила бы мимо ушей его жалобы! Он бы до сих пор живой был! Карьеристка, чинуша одержимая!
Подобные истории повторялись все чаще. Ирина Леонидовна несколько раз звонила Насте в Америку и умоляла ее помириться с Володей, но бывшая невестка была непреклонна: «Ваш сын – вы и разбирайтесь. Мне он уже чужой человек. Я свою лямку оттянула. Теперь ваша очередь. Наверстывайте упущенное».
Алина Сергеевна настойчиво убеждала Ирину Леонидовну разъехаться с сыном:
– Ты ведь можешь ему отдельную квартиру купить. Или сама переехать, если он выезжать не захочет. Ты же в тень превратилась, в старуху! А еще год назад тебе максимум сорок пять можно было дать. Ирочка, ты себя так загубишь. Ну послушай ты меня, пожалуйста.
– Аля, ты не понимаешь, – упрямо повторяла Ирина Леонидовна. – Он сопьется или умрет без меня с голоду. Он же ничего не умеет делать сам! Сначала его бабушка с ложки кормила, потом домработница ему все делала, потом Настя за ним смотрела. Он даже яичницу сам приготовить не может. Но ведь это моя вина, понимаешь? Моя. Я думала: зачем ему бабьи дела, он же мужик. Хотела, чтобы он только учился, искал себя, занимался творчеством, нашел работу, в которой мог бы реализоваться. А видишь, что получилось? Это моя ошибка, и я должна ее исправить…
Однажды Володя вернулся домой молчаливым и злым. Спиртным от него не пахло, но зрачки были сильно расширены. Ирина Леонидовна поняла, что без посторонней помощи вытянуть сына у нее уже не получится. Она взяла с журнального стола пухлую визитницу и скрылась у себя в комнате. Она слышала, как сын кому-то звонил и громко ругался. Ей показалось, что он говорил с Настей. Затем раздался удар и звон битого стекла. Ирина Леонидовна сначала подумала, что Володя разбил зеркало. Потом она вновь вспомнила про балкон и, испугавшись за сына, вышла из спальни. Володя стоял спиной у окна с окровавленной рукой. Услышав шаги матери, он резко обернулся и двумя точными короткими ударами повалил ее на пол.
В глазах потемнело, в ушах появился болезненный разрывающий голову гул. Когда Ирина Леонидовна пришла в себя, Володи рядом не было. Голова была очень тяжелой, но боли не чувствовалось. Внутри разливалось приятное густое тепло. Перед глазами все плыло, зрение не фокусировалось. «Ну ничего-ничего, – успокаивала себя Ирина Леонидовна, – крови нет, скорую вызывать не буду. Как отвратительно все это объяснять. Володя принял какую-то дурь. Его могут забрать… Поспать, поспать бы немного».
Она на ощупь доползла до спальни, но так и не смогла подняться и просто положила голову на покрывало, стоя на коленях перед кроватью. В голове становилось все жарче. Ирина Леонидовна закрыла глаза, и ей почудилось, что она лежит под теплым пушистым пледом, уткнувшись носом в чуть влажные от пота локоны маленькой Лизы. Внучка почему-то опять стала двухлетней малышкой и лежала рядом с бабушкой, чуть посапывая во сне. Ирина Леонидовна с наслаждением втягивала запах детских волос: сладкий, уютный и бесконечно родной.
Хоронили Ирину Леонидовну Верховцеву через неделю. Настя категорически не хотела лететь на похороны. По ее мнению, те обстоятельства, при которых умерла бабушка, были слишком травматичными для детской психики. Но в итоге она сдалась умоляющему взгляду зареванных глаз дочери и взяла ближайшие доступные билеты до Москвы. На похоронах Лиза плакала. Безутешно и горько. И отчаянно пыталась согреть закостенелые пальцы бабушки в своих теплых детских руках.