- Так как же? - тихо спросила она, едва удерживаясь от рыданий и всё ещё не глядя на него.
- А вот так!..
Павел вынул из кармана длинный нож и ткнул его ей в бок, ровно и твёрдо вытянув руку.
- Ой!.. - слабо крикнула она, повернулась к нему лицом и повалилась с кровати прямо на него.
Он принял её на руки, положил на кровать, оправил на ней платье и посмотрел ей в лицо. На нём застыло удивление, брови были подняты, глаза, теперь уже тусклые, широко раскрылись, и рот был тоже полуоткрыт... щёки были мокры от слёз...
Натянутые нервы Павла не выдержали больше. Он глухо застонал и стал целовать её горячими, жадными поцелуями, рыдая и дрожа, как в лихорадке. А она уже была холодна. В стёкла окна стучал снег, и в трубе выл ветер холодно и дико. Темно было и на дворе, и в комнате... Лицо Натальи казалось просто белым пятном. Павел замер, склонясь над ней, и в этом положении его нашли к вечеру другого дня. Никто в продолжение почти суток не мешал им: одной - лежать на постели с ножом в левом боку, а другому - плакать, положив на её грудь свою голову, в то время как за окном ему громко вторил осенний ветер, холодный и сырой...
Была уже весна, когда над Павлом Арефьевым Гиблым совершали великий акт человеческого правосудия.
В окна залы заседания весело смотрело молодое весеннее солнце, жестоко накаливая гладко отшлифованные лысины двух господ присяжных, отчего те чувствовали сильную склонность ко сну и, чтоб не дать заметить этого товарищам, публике и суду, принуждены были наклониться вперёд и вытянуть шеи. Это придавало им вид людей, увлечённых процессом.
Один из членов путешествовал глазами по физиономиям публики и, очевидно, не находя среди них ни одной умной, печально поматывал головой; другой крутил ус и внимательно смотрел, как секретарь чинит карандаш.
Председатель только что произнёс:
- На основании... ввиду полного сознания подсудимого... полагаю допрос свидетелей... - и, обращаясь к прокурору, спросил: - Вы ничего не имеете?..
Добродушный господин с тараканьими усами любезно улыбнулся председателю и откровенно ответил:
- Ничего-с!
- Господин защитник! Вы ничего не имеете?..
Защитник был искренен не менее прокурора и тоже громко сознался в полном неимении чего-либо, что, впрочем, было ясно начертано на его физиономии.
- Подсудимый! Не имеете ли вы сказать что-либо в своё оправдание?
Подсудимый тоже ничего не имел... Он был туп и производил на всех очень неприятное впечатление своим рябым и неподвижным лицом.
Но все трое - и прокурор, и защитник, и подсудимый, - как оказалось, надули публику, единогласно заявив, что они ничего не имеют.
Прокурор имел удивительную способность придавать своему лицу свирепое выражение голодного бульдога и сильную склонность к аффектации и застращиванию присяжных тем, что если они отнесутся к подсудимому снисходительно, то он их перережет.
Защитник имел привычку во время речи протестующе сморкаться, патетически ерошить волосы и злоупотреблять жалкими словами. Он красноречиво, внушительно, протестующе и громко воскликнул:
- Господа присяжные заседатели!.. - и, вложив в это восклицание весь свой пафос и всё красноречие, бессовестно ограбил сам себя, ибо весь остаток речи вышел у него бледным, бездушным и ничего не сказавшим сердцам господ присяжных заседателей.
И подсудимый всё время имел тайную мысль, которую и объявил во всеуслышание после того, как ему сообщили, что его отправят на двенадцать лет в каторжные работы.
- Покорно благодарю! - поклонился он председателю и просительно проговорил с увлаженными глазами: - Ваше превосходительство! Нельзя ли мне к ней на могилу?
- Что-с?! - строго спросил председатель.
- К ней на могилу сходить!.. - робко повторил осуждённый.
- Нельзя-с! - крикнул председатель и мелкими шажками умчался куда-то в угол коридора.
И двое солдат увели преступника тем же порядком, каким всегда уводят из суда преступников... Вот и весь роман. 1894 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано в нижегородской газете "Волгарь" в 1894 году в двадцати пяти номерах газеты: с номера 80 - 8 апреля по номер 152 - 6 июля.
В письме к А.М.Горькому от 7 января 1910 года доктор В.Н.Золотницкий сообщал, что в среде нижегородских знакомых Горького возникла мысль об издании сборника его ранних произведений с благотворительной целью. Золотницкий упоминал при этом и повесть "Горемыка Павел". Прося разрешения на публикацию, Золотницкий указывал, что ранние рассказы будут собраны и присланы Горькому на просмотр. В письме (без даты) с острова Капри Горький ответил, что он будет очень благодарен, если В.Н.Золотницкий и другие лица, заинтересованные в издании его рассказов, помогут их собрать.
Горький указывал, что более подходящим для данной цели, возможно, окажется "Горемыка Павел", просил достать комплект "Волгаря" и перепечатать повесть на машинке. Просьба, по-видимому, была выполнена - в Архиве А.М.Горького сохранилась машинопись с текстом рассказа, являющимся перепечаткой газетной публикации. Текст машинописи имеет авторские исправления. На первых четырёх листах правка очень значительна, дальнейший текст до двадцать второго листа содержит замены и вычерки отдельных слов.
Исправленный А.М.Горьким текст следует считать началом второй, незаконченной редакции повести.
В письме от 18 августа 1930 года к директору Литературного музея имени А.М.Горького в Нижнем Новгороде А.И.Елисееву А.М.Горький сообщал, что повесть "Горемыка Павел" перед публикацией в "Волгаре" "портили в две руки: редактор "Волгаря" А.А.Дробыш-Дробышевский, человек сухой, самовлюблённый и упрямый, вычеркнул из повести фигуру повара, которая проходила с начала повести до конца, а затем цензор" (письмо опубликовано в "Комсомольской правде", 1939, 21 июня).
В собрания сочинений повесть не включалась.
Так как новая редакция повести была только начата, - в настоящем издании "Горемыка Павел" печатается по тексту газеты "Волгарь".