Фриц. — Ничего не понимаю! Революция еще до конца не окончена, страна разорена, а те, которые держат власть, — Герасимовы, Трусевичи, Рачковские грызутся между собою! Как это объяснить?
Йозеф. — Во-первых, почитай книгу „История русской смуты“, это весьма поучительно для каждого, кто пытается писать об империи. А во-вторых, где и когда ты встречал единение среди тех, кто лишен общественной идеи?! Каждый из названных мною думает о себе, Фриц, о своей карьере, своем имени, своем будущем. Своем! Вот потому мы убеждены в победе! Мы же думаем о благе народа, личная выгода от революции — это бред, термидор, а не революция!
Фриц. — Ты не мог бы помочь мне…
Йозеф. — В чем?
Фриц. — Я бы очень хотел побеседовать с Карповым [1] и Астрономом [2]. В Лондоне писали, что они являются членами ЦК социал-демократов. И с „Дедом“ [3], который транспортирует литературу в Россию из Берлина.
Йозеф. — Вряд ли, Фриц. Еще вопросы?
Фриц. — Почему среди социал-демократов по-прежнему так сильны расхождения? Они, говорят, бьются, как и сановники в Петербурге.
Йозеф. — Эти расхождения носят, как понимаешь, совершенно иной оттенок, чем драка в Петербурге. Ленин отстаивает одну точку зрения, Федор Дан — другую, но тут вопрос талантливости, провидения даже, сказал бы я… Дан ведь, выступая за блок с кадетами, не о себе думал, он был искренне убежден, что так будет лучше революции, то есть народу. Это турнир талантов, Фриц, в котором победит наиболее талантливый.
Фриц. — Кто же?
Йозеф. — Ленин.
Фриц. — Это псевдоним?
Йозеф. — Видимо.
Фриц. — А подлинная фамилия тебе неизвестна?
Йозеф. — Даже если бы я ее и знал, я не вправе открыть ее, закон конспирации… Ленин лишен неподвижности, чем грешит Дан, в нем нет догматизма, он легко отказывается от того, на чем настаивал вчера, если видит, что жизнь вносит свои коррективы, он следует не идолу буквы, он держит руку на пульсе жизни… Беда многих товарищей меньшевиков в том, что они страшатся отступить, признать свою неправоту, выработать новый курс, публично отказавшись от прежнего… Вот этого, страшного, что держит мысль в кандалах, в Ленине нет, в этом залог того, что он…
Фриц. — Почему ты не закончил?
Йозеф. — А разве так не ясно?
Фриц. — Хорошо, давай перейдем к камарилье, к царю и его семье.
Йозеф. — Там такой же раскордаж, как среди полицейских чиновников… Между царем и великим князем Николаем Николаевичем существуют расхождения. Дмитрий Константинович, внук императора Николая Первого, и Дмитрий Павлович, внук императора Александра Второго, двоюродный дядя Николая Второго, тянут свою линию, посещают салоны, где царя и царицу нескрываемо бранят как людей темных, неспособных к европейскому решению русской трагедии. Елизавета Федоровна, вдова великого князя Сергея, убитого Яцеком Каляевым, не встречается со своей сестрой, царицей Александрой Федоровной. Да, да, сестры, родные сестры, принцессы Гессенские и Рейнские, не разговаривают, глядят врагами… Великий князь Кирилл Владимирович исключен из службы и лишен звания флигель-адъютанта за то, что вступил в брак со своей двоюродной сестрой, а ведь, пожалуй, единственный из Романовых, кто видел войну воочию: был на броненосце „Петропавловск“ во время боя с японцами, чудом спасся, когда случилась трагедия… Царь и Александра Федоровна живут замкнуто, под охраной генералов Дедюлина и Спиридовича, закрытое общество, тайна за семью печатями, — в театрах не бывают, вернисажах тоже; специальный поезд мчит их в Крым, в Ливадию, мчит без остановок, только чтоб мимо страны, мимо, мимо, мимо…
Фриц. — Странно, отчего же все-таки Россия до сих пор не развалилась?