Купив жетонов для игры в рулетку, Щеколдин спросил:
- У вас сколько денег с собою?
- Пятьдесят франков.
- Отец не субсидирует?
- Мне неприятно брать его деньги...
- Отчего?
- Покуда русский народ живет в нищете, стыдно барствовать.
- Барствуют иначе, Дмитрий Григорьевич... Покупайте жетоны, я хочу поглядеть вас в деле...
Они прошли в зал; было здесь сумрачно, низкие зеленые абажуры высвечивали одно лишь изумрудное сукно рулеток; было их здесь восемь, вокруг каждого стола тесно толпились люди; все вроде бы и молчали, однако в огромном зале слышался постоянный тревожный гул голосов, будто на бирже, за момент перед тем как начаться буму. Крупье восседал возле каждого стола как на троне, расставлял по номерам жетоны, словно дирижер, лихо манипулируя своей палочкой.
Щеколдин протолкался к тому столу, где ставки были самые высокие, минимальная - двадцать франков; три игры наблюдал - лицо каменное, бесстрастное; один только раз глянул на Богрова, когда дама с серебряными кудряшками сняла крупный выигрыш, что-то около двух тысяч.
Когда до начала шестой по счету игры осталось несколько мгновений и большинство ставок уже было сделано, Щеколдин сказал Богрову:
- Поставьте все свои деньги на цифру четыре, вы выиграете.
Сам же поставил на семь и на тридцать два, пополам с тридцатью тремя.
Фишка остановилась на тридцати трех; крупье подвинул своей палочкой щеколдинский выигрыш, более трехсот франков; сдержанно поблагодарил, когда Щеколдин бросил ему через стол чаевые за хорошую игру - жетон в пять франков.
- У вас было предчувствие, что проиграете? - спросил он Богрова.
- Я доверился вам.
- Держите, - сказал Щеколдин, - здесь двести франков. Попробуйте теперь сами.
Богров пожал плечами:
- Я не могу принять ваши деньги, Николай Яковлевич.
- Это н а ш и деньги, - ответил Щеколдин. - Я имею в виду не наш совместный выигрыш, а нечто совершенно другое, думаю, вы понимаете меня?
- Вы хотите сказать, что эти деньги принадлежат не нам?
- Именно это я и хотел сказать.
- И те, кому они принадлежат, хотят, чтобы я проиграл их?
- Те, кому они принадлежат, хотят видеть, к а к вы играете.
- Игра должна кончиться выигрышем, Николай Яковлевич, это - закон, здесь я не выиграю, каждый живет своей методой.
- Так я не держу вас, идите к любому столу...
Богров отошел туда, где игра начиналась с пяти франков, а не с двадцати, и сделал сразу десять ставок: Щеколдин понял, что тот играет здесь давно, лгал, будто ни разу не был в казино; выиграл семьдесят франков, сел на освободившийся стул, достал из кармана блокнотик и карандаш, начал записывать те номера, на которые падали выигрыши, - так только профессионалы себя ведут, дилетанты быстро проигрываются и отваливают восвояси, лишь м а с т а к норовит выстроить схему; коли, к примеру, давно не выпадало на первую десятку из тридцати шести заветных цифр, надо ставить именно на первые, глядишь, десяток тысяч в кармане, шальные, счастливые, с л а д к и е деньги!
Щеколдин видел замершее, отстраненное лицо Богрова и стремительные глаза, алчно следившие за стремительным бегом шарика, пущенного рукою крупье на мягко вертевшуюся рулетку.
"Костистый мальчик, - подумал Щеколдин, - ухватистый. Врет красиво, уверенно; внутри у него сомнения нет, живет собою, челюсти крепкие, но запугать его можно, слишком высоко о себе думает, а на донышке в нем страх".
Богров выиграл еще два раза, снова по м е л о ч и, потом собрался еще более, спружинился весь, начал кусать заусенцы, сделал крупную ставку, ошибся на одну цифру, проиграл и лишь после этого начал искать глазами Щеколдина; подошел к нему:
- Дайте в долг, до завтра, Николай Яковлевич.
Щеколдин вытащил из кармана толстую, н е с ч и т а н н у ю пачку денег, протянул Богрову молча.
Тот пошел в кассу, вернулся к столу, снова начал ставить по мелочи, пару раз выиграл, потом ж а х н у л тысячу франков на цифру одиннадцать, она еще ни разу не игралась за вечер; шарик остановился на двенадцати. Богров поставил еще одну тысячу на одиннадцать, и шарик вновь лег рядом на десять.
Богров съежился, плечи его расслабились, лицо сделалось серым, и он не сразу даже понял, отчего оказался за столом один: почти все игроки столпились там, где весь вечер стоял Щеколдин. Невысокий, неряшливо одетый итальянец, с толстенной сигарой в углу толстого, безобразного рта, выиграл, поставив на цифру "четыре" сто франков. Крупье подбросил ему тридцать шесть жетонов по сто каждый. Итальянец, не выпуская обслюненной сигары изо рта, сказал крупье:
- Поставьте снова на четыре - все деньги.
За столом сделалось так тихо, что было слышно, как потрескивает табак, когда итальянец глубоко затягивался, так глубоко, что сигара его делалась на мгновенье словно бы разрезанной красным ободком шипящего жара.
И снова шарик, стремительно вращавшийся по громадной ребристой рулетке, остановился на цифре четыре.
Прибежал директор казино, следом за ним появились служители в форме, принесли аккуратный ящичек, там - в упаковке - деньги, сто двадцать девять тысяч шестьсот.
- Поставьте все это на цифру четыре, - повторил итальянец и, только сказав это, начал багроветь, будто после апоплексического удара.
Директор вызвал другого крупье, чтоб не было никаких подозрений в сговоре, тот воссел на трон, крутанул шарик, и снова выпала четверка.
Итальянец поднялся и, сгибаясь пополам от истерического смеха, пошел по казино, словно бы подстреленный, никак упасть не может, еще бы, четыре с половиной миллиона, состояние!
- Вот так надо играть, Дмитрий Григорьевич, - вздохнул Щеколдин, наблюдая, как служители накрывали столы черным сукном, - работа казино была прервана, все деньги из кассы взяты п о д л о п а т у. - А вы - суетились...
- Я должен вам четыре тысячи, - сказал Богров. - Куда принести их вам завтра к вечеру, Николай Яковлевич?
- Не к спеху. Отдадите позже.
- Это долг чести, я не могу...
- Можете, - убежденно сказал Щеколдин. - Пить станем?
- Я бы выпил.
Они зашли в кафе, Щеколдин заказал водки "Попофф", официант, конечно же, не понял, принес две рюмашечки по тридцать граммов, Щеколдин несколько раздраженно дважды повторил:
- Бутылку, я прошу бутылку, понятно, бутылку!
По-прежнему раздраженно проводив взглядом официанта, Щеколдин сказал: