Ёнджу снова столкнулась с ещё одной семейной парой, которая тоже спешила и была явно не в себе. Оно и не странно, это больница — сюда не приходят люди, у которых всё хорошо. Как вдруг раздался оглушающий хлопок, который эхом разнесся по длинному коридору, заставляя обернуться и остановиться.
— Мама, — выдохнула Юна и перевела испуганный взгляд на отца, который даже не смотрел на неё сейчас.
— Неужели явилась? — хмыкнул господин Ли, повернувшись к дочери с отвращением и злостью на лице.
— Папа, это не то, что ты подумал! — старалась объясниться Юна, но обжигающая пощечина заставила ее замолчать. Слёзы обожгли слизистую глаз и собрались колючим комом в горле. Почему всё так? Разве она заслужила это?
— Закрой свой поганый рот! — прошипел отец, глядя на покрасневшую щеку дочери. — Все и так ясно! Потаскуха… — выплюнул он и приготовился продолжить, когда увидел позади Юна семью Пак, которые стали невольными свидетелями этой сцены. Но сейчас им было не до этого. К слову, совсем. Или просто сделали вид, что ничего не произошло. Знаете, люди часто поступают так, игнорируют страдания других, чтобы только своих не прибавилось.
— Мой сын! — хватая за руки Юна, прохрипела госпожа Пак. — Как он? Что произошло?!
Женщина смотрела на неё своими большими покрасневшими от слез глазами, в которых были страх и боль, но не было ни грамма сочувствия. Она надеялась услышать, что все хорошо, но Юна сама ничего не знала, от чего начала заикаться от бессилия:
— Я… я… — начала она, но отец перебил её, врываясь в измученное сознание грубым голосом. Безжалостным. Стальным. Холодным. Далёким. Она знала его не таким. Не таким чужим.
— Чжи Сон, она сейчас не в себе, — сказал господин Ли матери Чимина, стараясь как можно больше смягчить свой тон. — Не волнуйтесь, опасность позади. Операция прошла успешно, но пока что к нему не пускают посетителей.
— Что случилось? — переживал господин Пак, хмуря брови, от чего на его лбу засела неглубокая морщинка.
— Ножевое ранение и многочисленные ушибы, — вздохнул Ли Ёнгук, не замечая, как расширились от ужаса глаза дочери. Она ведь тоже слышала это впервые и даже понятия не имела, что всё настолько серьёзно. — Насколько мне известно, Чимин помог одной девушке. Какие-то хулиганы домогались её. Завязалась драка, а силы были не равные… Вы понимаете, что это случайность. Мне очень жаль, ведь Чимин такой хороший парень.
Юна замерла на месте, а в голове вертелись только обрывки фраз, заставляющие внутренности сжиматься в тугой узел.
Помог девушке…
Чимин? Он способен на что-то хорошее?
Её домогались…
Да скорее, он сам домогался бы. Юна думала так, потому что воспоминания вязким бредом проникали в сознание, путая всё на свете и мешая здраво мыслить. Она не могла поверить, что сейчас разговор шёл о Чимине. Именно о том, кого она знала. Этого просто не могло быть. Люди ведь так быстро не меняются. Иногда вообще не меняются, а тут — прошло всего несколько дней. Разве он мог переосмыслить?
Госпожа Пак закрыла лицо руками, заливаясь слезами и нашёптывая, словно в бреду:
— Мой дорогой сынок. Мой мальчик. За что ему это всё?
— Дорогая, все будет хорошо! — успокаивал ее муж, прижимая к себе и целуя в висок. Когда женщина немного успокоилась, обратила взгляд на дрожащую невестку, которая беспомощно опустила голову вниз и разглядывала сейчас издевательски чистый пол.
— Юна, милая, а ты не пострадала? — неожиданно спросила мать Чимина, заключая ее лицо в тёплые ладони и желая заглянуть в глаза.
Такой искренний жест. Такая забота и поддержка. Даже с Юнги не было так тепло и уютно. Юна боялась, что ее голос сорвётся, если она решит заговорить, но нужно было ответить.
— Я… меня не было рядом, — сказала она, чувствуя, как предательски задрожали губы. От взгляда напротив. От чистого беспокойства. Госпожа Чжи Сон всегда была очень доброй и внимательной, от чего ком подступил к горлу, мешая говорить и дышать нормально.
Что же это? Ей стыдно?
Женщина заключила Юна в свои объятия и нежно поглаживала ее волосы, успокаивая не то себя, не то её. Сейчас было так хорошо, как никогда раньше. Создавалось впечатление, что её понимали.
— Не волнуйся, он сильный. Он справится, — успокаивала та невестку, но у самой бежали слезы по щекам. Госпожа Пак не знала, что Чимин — последнее, о чём она беспокоится сейчас, и от этого становилось ещё хуже.
Юна чувствовала, как сжимается ее сердце от понимания, что делала всё неправильно, что она всегда рвалась к чему-то теплому и ласковому, не замечая даже, что всё это у неё уже было. Пусть Чимин любил её как-то неправильно… Пусть было много страданий и боли… Может, она сама виновата в этом? Ведь Юнги, обещавший любовь и нежность, тоже поступил с ней жестоко. Так может, это она такая? Может, с ней иначе просто нельзя? Это больно осознавать, но выводы напрашивались сами.
Госпожа Пак всегда была так добра к ней, любила, как собственную дочь. А она бросила её единственного и горячо любимого сына на произвол судьбы. Если бы она не оставила его тогда, если бы не решила потакать каким-то своим детским желаниям, этого всего не произошло бы. Юна знала, и поэтому сейчас чувствовала себя последней дрянью, от чего плечи начали содрогаться от беззвучных рыданий. Юна так устала врать, но похоже это никогда не прекратится. Даже если Чимин не заслуживает доброты после всего, что сделал, — её заслуживают его родители.
Юна сделала для себя выводы…
Шли дни, а Чимин все так же не приходил в сознание. Семья Пак и Ли практически переселились в больницу и уезжали домой вечером, только чтобы поспать, а утром вернуться снова. Важные контракты были отложены, а встречи — отменены, потому что Чимин был ценнее. Юна видела это каждый день на их лицах, искренне переживающих и таких уставших от всего этого. И ей почти было стыдно, что она не могла так же волноваться за него, что относительно спокойно засыпала по ночам. Даже если её что-то и беспокоило, то это был не Чимин. К сожалению, не он. Она даже сама жалела об этом, но попытки заставить себя не увенчались успехом.
Ёнджу пришла навестить Чимина ранним утром. Она приходила несколько раз, но так и не решалась войти, потому что у него всегда кто-то был. Но не сегодня.
Девушка тихо открыла дверь в VIP-палату и робко прошла внутрь, сжимая в руках скромный букет цветов. Она давно поняла, что этот мужчина очень богат и, находясь среди этой всей роскоши, чувствовала себя довольно неловко. Она медленно подошла к Чимину и некоторое время просто всматривалась в его лицо. Не смотря на синяки и бледную кожу, он все равно был очень красив, этого нельзя было не заметить. Только вот теперь он лежит здесь, в пропитанной лекарствами и дезинфицирующими средствами больнице. Так и не приходит в себя, заставляя родных волноваться, Ёнджу видела их лица. Они страдали вместе с ним.
— Мне так жаль… — прошептала девушка и сама не заметила, как ее рука неловко потянулась к нему.
Ёнджу бережно убрала светлую челку, которая немного падала на глаза и почти полностью скрывала лоб. Она не заметила, как дрогнули густые ресницы от чужих прикосновений. Мягких и тёплых, но всё же чужих. Кто-то вошёл в палату, аккуратно прикрывая за собой дверь, и обратил внимание девушки на себя.
Юна на мгновение застыла на пороге с нечитаемым выражением лица. Она видела, как испугалась девушка и резко убрала свою руку от лица Чимина. Что-то внутри кольнуло, тупой болью отдаваясь в сердце.
— Вы… — протянула Юна несмело, вспоминая имя, которое ей довелось слышать лишь однажды. — О Ёнджу?
— Да, — тихо ответила та, поражаясь догадливости и робко пряча свой взгляд где-то внизу. Она чувствовала себя так, будто попалась на месте преступления, хотя ничего не совершала.