— Спасибо вам, О Ёнджу, — начал он, но девушка отрицательно замахала руками и головой. — Я верну вам деньги.
— Это я должна вас благодарить! — оживилась она, но Чимин не дал ей продолжить, задавая следующий вопрос:
— Вы зарабатываете больше меня? — любопытно подымая бровь, спросил он, замечая в её глазах растерянность.
Ёнджу непонимающе свела брови на переносице, отчего на лбу залегла еле заметная морщинка. Лишь спустя мгновение она поняла, что только что отказалась от денег, которые копила почти пять лет. На самом деле она давно поставила на них крест. А именно — тогда, когда оплатила больничный счёт незнакомца. Не то, чтобы она не нуждалась в этих деньгах, просто совесть не позволила требовать их от человека, который чуть не погиб из-за неё.
— Не думаю, — усмехнулась она и спрятала свой взгляд где-то в складках крепко сжатого в руках края толстовки. — Просто-о… — протянула, размышляя над тем, что стоит сказать дальше.
— Просто вам очень жаль, — закончил Чимин, цитируя девушку, на что та снова просто кивнула, опуская голову ещё ниже.
Он смотрел на неё с детским безудержным любопытством. Что не позволяет ей взять у него деньги? Они ведь ей явно нужны. Кажется, впервые в жизни ему приходилось видеть, как люди отказываются от денег, а вовсе не стараются увеличить их количество. Что-то тянуло Чимина к этой девушке. Он расплылся в непонятной улыбке, слегка кивая своим мыслям прежде, чем заговорить.
— Госпожа О Ёнджу, выходит, вы мой опекун? — неожиданно обратился он к девушке и как-то странно ухмыльнулся, неотрывно глядя на неё. — В таком случае, пока я нахожусь в больнице позаботьтесь обо мне.
Ёнджу удивленно распахнула глаза и посмотрела на Чимина. Кажется, он не шутил. Шумно выдохнув, девушка кивнула. Разве она может ему отказать? Ведь он помог ей, когда она даже не просила об этом…
Юна зашла в свою комнату и тихо прикрыла за собой дверь. Она медленно двинулась в сторону кровати, прикусывая нижнюю губу в попытке справиться с обидой, но глаза снова наливались слезами. Обессилено рухнув на подушку и зарываясь в неё лицом, Юна наконец дала волю эмоциям. Из груди вырвался душераздирающий стон, рыдания становились громче, а дыхание перехватило. Всё казалось таким безнадёжным. От неё отвернулись все! Родители не разговаривали. Чимин и Юнги презирали. Она все испортила. Снова. Нужно было, как и прежде, прятаться за этими стенами. Нужно было просто смириться, и тогда все не было бы настолько плохо. Она бы не ухватилась за призрачную мечту о счастье. Не отдалась бы чувствам. Не разочаровалась. А просто холила бы в своих детских воспоминаниях мальчика, который всегда был рядом. Помнила бы как милого друга детства. А что сейчас? Он использовал её? Так же, как и Чимин. Только сейчас отчего-то больнее.
Но даже от осознания того, что всё это было просто красивой ложью, она не могла перестать любить Юнги…
К сожалению, не могла.
Юна забилась в истерике, со всей силы ударяя своими маленькими кулачками подушку, которая, по сути, ни в чём не виновата. Как же было больно, обидно и тошно. Хотелось захлебнуться своими же слезами. Покончить с ложью и начать все сначала. Возможно ли такое?
«Может, рассказать все родителям?» — промелькнула мысль в её голове, но слезы лишь с новой силой подступили к глазам, проливаясь солёным отчаянием и смешиваясь с густой болью.
— Не могу! Будет только хуже… — приглушённо шептала в подушку, громко всхлипывая и даже не стараясь успокоиться.
Уже всё равно.
Больше нечего спасать.
— Ты снова совершаешь ту же ошибку! — не унимался Чонгук, наматывая круги по кухне. — Вы же уже не дети! Почему нельзя было поговорить и узнать причину? — остановился, недовольно поглядывая на друга.
— Вот именно! Она уже не ребёнок и должна отдавать отчёт своим поступкам! — стукнул по столу Юнги, словно издали слыша звон подлетевшей в воздух посуды. — Она сделала свой выбор…
— И тебе все равно, что Чимин снова может избить её? — стоял на своём Чон, складывая руки на груди и таки надеясь хоть на каплю здравого смысла в рассуждениях старшего. — Или же изн… — продолжил он, но Юнги резко встал, обрывая его на полуслове.
Не хотелось слышать. Не хотелось признавать, что он и сам уже не рад тому, что наговорил ей. Пусть будет проклят тот чёртов день!
— Хватит! — переходя на крик, потому что сама мысль о том, что Чимин может сделать, что угодно с ней, когда выйдет из больницы, убивала его. — Да плевать я на них хотел! — чуть ли не задыхаясь от переизбытка чувств.
Ложь.
— Ты же сейчас врешь! И мне, и самому себе, — усмехнулся Чонгук, хмуря брови. — Ты просто бесишься, потому что Юна ушла, — тыча пальцем другу в грудь и сверля его злым взглядом. — А ты спросил её, почему? Не пожалеешь потом, что из-за какой-то глупой гордости и обиды ты потеряешь любимую женщину? — он на секунду замолчал, переводя дыхание и продолжая уже спокойнее. — Так просто отдашь её в руки этого больного ублюдка? — приподымая бровь и искренне веря в то, что даже упрямого Юнги можно убедить, если подобрать правильные слова. — Подумай только, что он может с ней сделать, когда выйдет из больницы! Думаешь, они заживут мирно и счастливо? — выпалил, прикрывая глаза. — Сомневаюсь.
Юнги думал об этом.
Он не бессердечная тварь, он тоже умеет сожалеть.
Юнги закрыл глаза, делая глубокий вдох и проталкивая дальше стоящий в горле ком. Он и сам знал, что может произойти, и уж точно ему было не плевать. Просто он привык прятать свои чувства под маской безразличия. Просто он и правда был ослеплён злостью и обидой. Просто было так невыносимо больно от того, что она ушла после всего того, что между ними было. А ведь всё было так прекрасно.
Неужели это ничего не значило для неё?
Воспоминания кислотой разливались по венам, оставляя глубокие ожоги, которые затянутся ещё не скоро. Тогда слова уступили место поцелуям, а страх сменился доверием. Тогда Юнги утратил контроль от безобидных прикосновений тоненьких пальчиков на своей шее, поддаваясь своим желаниям. Кажется, впервые он был не готов ждать. Кажется, впервые мозг нерешительно отключился, оставляя всё на рассуждение чувствам.
Ни одна женщина в его жизни не обладала такой властью над ним, как эта. Маленькая и хрупкая, неловко цепляющаяся за его рубашку. Она боялась, но позволяла себе довериться. Ни одна женщина не могла доставить удовольствие лишь одним своим присутствием рядом, лишь одним своим поцелуем. А Юна смогла. Заставила его стонать от наслаждения, потому что её поцелуй был особенным. Не таким, как с другими. Да Юнги и не сравнивал. Все мысли вылетали из головы под живительный аккомпанемент сбившегося дыхания и слишком частого сердцебиения. Его или её, какая разница? Они оба тонули в сладком шепоте из прошлого, в неловком касании рук. Когда его язык медленно проскользнул в её приоткрытый ротик, он почувствовал, как напряглось её тело и… задрожало. Он остановился, немного отстраняясь и ласково проводя по её щеке ладонью. Юна отвела взгляд в сторону, пряча его где-то в ткани неплотно задёрнутых штор.
Ей нравится или страшно?
Сердце сжималось от одной только мысли, что она приготовилась к боли. Это убивало, скользя обоюдоострым ножом осознания по сердцу. Юна столько лет терпела такое зверское отношение к себе, что Юнги захотелось показать, как это, когда бывает по-другому. Когда любят нежно, вовсе не напирая и не принуждая ни к чему.
И он показал.
Лелеял её душу и тело, одаривая поцелуями и прижимая к себе, как самое дорогое, что у него было. Юнги молча спрашивал её разрешения, медленно опускаясь губами на тонкую шею, обжигая своим дыханием и протягивая руки к маленьким пуговицам на её рубашке, не торопясь, расстёгивал одну за другой. Юна всё ещё дрожала в его руках, но позволила стянуть с плеч тонкую ткань и отбросить её в сторону. Она позволила ему увидеть свою обнажённую душу, истерзанную и растоптанную кем-то другим, сильным и чужим. Юнги не хотел думать об этом, зацеловывая красноватое ожерелье отметин на шее и ключицах. Он медленно спускался к груди, согревая своим дыханием озябшее сердце и вынуждая поддаваться навстречу. Юнги не мог не почувствовать то, что Юна льнёт к нему, как к чему-то насущному и необходимому сейчас больше, чем когда-либо. Её тело начало отвечать на ласки, робко прижимая его к себе, чтобы заполнить невероятную пустоту в душе. Юна верила, что он — её спасение, что он поможет ей забыться и забыть. Она поднялась на носочки, чтобы крепче прижаться к его разгорячённому телу, жар которого опалял даже сквозь рубашку, с которой он всё никак не мог справиться, всё время отвлекаясь на осторожные прикосновения.