Сократ. Но в меньшей мере, Пол, чем его убийца, и менее того, кто умирает, неся справедливую кару.
Пол. Это почему же, Сократ?
Сократ. Потому, что худшее на свете зло — это творить несправедливость.
Пол. В самом деле худшее? А терпеть несправедливость — не хуже?
Сократ. Ни в коем случае!
Пол. Значит, чем чинить несправедливость, ты хотел бы скорее её терпеть?
Сократ. Я не хотел бы ни того ни другого. Но если бы оказалось неизбежным либо творить несправедливость, либо переносить её, я предпочёл бы переносить.
Пол. Значит, если бы тебе предложили власть тирана, ты бы её не принял?
Сократ. Нет, если под этой властью ты понимаешь то же, что я.
Пол. Но я сейчас только говорил, что именно я понимаю: свободу делать в городе, что сочтёшь нужным, — убивать, отправлять в изгнание — одним словом. поступать, как тебе вздумается.
Сократ. Давай, мой милый, я приведу пример, а ты возразишь. Представь себе, что я бы спрятал под мышкой кинжал, явился на рыночную площадь в час, когда она полна народа, и сказал бы тебе так: «Пол, у меня только что появилась неслыханная власть и сила. Если я сочту нужным, чтобы кто–то из этих вот людей, которых ты видишь перед собой, немедленно умер, тот, кого я выберу, умрёт. И если я сочту нужным, чтобы кто–то из них разбил себе голову, — разобьёт немедленно, или чтобы ему порвали плащ — порвут. Вот как велика моя сила в нашем городе». Ты бы не поверил, а я показал бы тебе свой кинжал, и тогда ты, пожалуй, заметил бы мне: «Сократ, так–то и любой всесилен: ведь подобным же образом может сгореть дотла и дом, какой ты ни выберешь, и афинские верфи, и триеры, и все торговые суда, государственные и частные». Но тогда уже не в том состоит великая сила, чтобы поступать, как сочтёшь нужным. Что ты на это скажешь?
Пол. Если так взглянуть, то конечно.
Сократ. А тебе ясно, за что ты порицаешь такую силу?
Пол. Ещё бы!
Сократ. За что же? Говори.
Пол. Кто так поступает, непременно понесёт наказание.
Сократ. А нести наказание — это зло?
Пол. Разумеется!
Сократ. Смотри же ещё раз, чудной ты человек, что у тебя получилось: если кто, действуя так, как считает нужным, действует себе на пользу, это благо, и в этом, по–видимому, большая сила. А в противном случае это зло, и сила ничтожна. А теперь разберём такой вопрос: не признали ли мы, что иногда лучше делать то, о чём мы недавно говорили, — убивать людей, отправлять их в изгнание, лишать имущества, — а иногда лучше не делать?
Пол. Конечно.
Сократ. Мне кажется, мы оба это признали — и ты, и я.
Пол. Да.
Сократ. В каких же случаях, по–твоему, лучше делать? Определи точно.
Пол. Нет, Сократ, на этот вопрос ответь сам.
Сократ. Ну, если ты предпочитаешь послушать меня, то, по–моему, если это делается по справедливости, это хорошо, а если вопреки справедливости — плохо.
Пол. Как трудно возразить тебе, Сократ! Да тут и ребёнок изобличит тебя в ошибке!
Сократ. Я буду очень благодарен этому ребёнку и тебе точно так же, если ты изобличишь меня и тем избавишь от вздорных мыслей. В одолжениях и услугах друзьям будь неутомим. Прошу тебя, возражай.
Пол. Чтобы тебя опровергнуть, Сократ, нет никакой нужды обращаться к временам, давно минувшим. Событий вчерашнего и позавчерашнего дня вполне достаточно, чтобы обнаружить твоё заблуждение и показать, как часто люди, творящие несправедливость, наслаждаются счастьем.
Сократ. Каких же это событий?
Пол. Тебе, конечно, известен Архелай, сын Пердикки, властитель Македонии?
Сократ. Если и неизвестен, то я о нём слышал.
Пол. Так он, по–твоему, счастливый или несчастный?
Сократ. Не знаю, Пол, ведь я никогда с ним не встречался.
Пол. Что же, если б вы встретились, так ты бы узнал, а без этого, издали, тебе никак невдомёк, что он счастлив?
Сократ. Нет, клянусь Зевсом.
Пол. Ясное дело, Сократ, ты и про Великого царя скажешь, что не знаешь, счастлив он или нет!
Сократ. И скажу правду. Ведь я не знаю, ни как он воспитан и образован, ни насколько он справедлив.
Пол. Что же, всё счастие только в этом?
Сократ. По моему мнению, да, Пол. Людей достойных и честных — и мужчин, и женщин — я зову счастливыми, несправедливых и дурных — несчастными.