— Дорогая, вы с раннего детства были такой авантюристкой?
Она захихикала, и тепло её дыхания коснулось его шеи.
— Женщину звали Джейн Бригс. Она привела меня в свой дом и дала имя: Гиацинта. Так звали её дочь, которую она потеряла. Мамочка Джейн сошла с ума от горя и в каждой девочке видела своего ребенка. О, это был славный год. Я была настоящей принцессой, знаете? Множество кукол, и книжки, и собственная комната. Меня даже научили читать и немножко рисовать, и играть на пианино. Меня обожали. Клянусь, никогда в жизни я не жила так хорошо.
— Так у вас даже имя не настоящее? — спросил Трапп с какой-то обреченностью. — На самом деле вы Бэсси или что-то в этом роде?
— Да что с вами такое, — рассердилась гематома. — Вы уже второй раз называете меня этим именем! Признайтесь честно, в вашей жизни была некая Бэсси? Возможно, горничная? Или порочная гувернантка, лишившая юного Траппа невинности?
— Вот об этом вы думаете?
Горгона высокомерно попыталась задрать нос, стукнулась лбом о подбородок Траппа, ойкнула и засмеялась.
— Она так и будет сидеть всю ночь у костра? — шепотом поинтересовалась она, указывая на Эухению.
— Скоро я её сменю. Но она может так просидеть трое суток кряду.
— Откуда вы знаете?
— Однажды мы с Эухенией это проверили — кто дольше может просидеть неподвижно без всякого сна. Она меня почти победила.
— Трое суток? — изумилась горгона. — Серьезно? Вы трое суток сидели неподвижно друг перед другом? Такие у вас были развлечения?
— Мы провели вместе десять лет, — напомнил Трапп, — чем, вы думаете, мы все это время занимались?
— Я очень стараюсь об этом вообще не думать, — пробормотала она.
— Между прочим, — торжественно и громко заявил Трапп, — Эухения, чтобы её черти слопали, лучшая женщина в моей жизни.
Неподвижная фигура возле огня подняла руку, словно приветствуя эти слова.
— Так что там с Джереми? — вернулся к прежней теме генерал.
— Джереми был младшим сыном мамочки Джейн. Ему было три года. Сладкий, ласковый малыш, который повсюду ходил за мной по пятам, цепляясь за мою юбку. Я играла с ним, как с куклой. А потом Джейн умерла, а её муж всё это время терпел меня только из любви к своей сумасшедшей жене. Он-то был нормальным, он-то понимал, что я всего лишь случайный ребенок с улицы. Поэтому сразу после похорон меня решили отправить в сиротский приют. Тогда я украла столовое серебро и Джереми, и рванула на поиски своей труппы.
— Вы — что? — поразился Трапп.
— Да ладно вам. Несколько жалких ложек.
— Вы украли ребенка?
— Я сама была ребенком!
Трапп замолчал, пытаясь представить себе одиннадцатилетнюю горгону, которая рыскает по стране в поисках труппы бродячих артистов с четырехлетним ребенком на руках и со столовым серебром в карманах.
— Объясните мне толком, зачем вы утащили Джереми?
— Просто утащила. Он нравился мне. Такой голубоглазый ангелочек с белокурыми кудряшками. Чудо! К тому же, чисто теоретически, мамочка Джейн тоже просто умыкнула меня с улицы.
— Господи, я с ума с вами сойду.
— Я примерно знала график нашей труппы и довольно быстро нашла их на юге, где мы обычно проводили зимы. С появлением Джереми доходы даже выросли — он так сладко пел и хлопал своими огромными глазами. Так мы прожили четыре года. Это было действительно хорошо. Но потом я поступила на службу к своей старой даме, а Джереми посадила в дилижанс и отправила к отцу. Он почти не помнил свой дом, бедняга. Что была за сцена! Я плакала, Джереми плакал. Наверное, это был последний раз, когда я по-настоящему плакала.
— Да вы едва не утопили меня в слезах несколько дней назад! — возмутился Трапп.
— Ах это, — гематома улыбнулась. — Действительно. Было что-то такое. Я уже и забыла. И вообще, давайте уже спать! Что это вас целый день тянет на разговоры!
Она поплотнее прижалась к нему, обнимая за талию.
И спустя очень короткое место заснула, как будто по команде.
— Волки воют, — произнесла Эухения.
— Слышу, — отозвался Трапп.
Поскольку в той деревне, в которую они прибыли, трактира не было, то им предложили устроиться в летнем домике на окраине, который здесь назывался «стыдницей». Когда Трапп заинтересовался историей этого удивительного сооружения, то местные охотно объяснили ему, что оно было построено специально для старосты, который по пьяному делу страсть как любил бегать по округе голышом.
Генерал не успел поразиться широте взглядов, царившей в этом захолустье, как горгона буквально взорвалась гневом. Ни за что, кричала она, никто не будет ночевать в домике, который закрывается снаружи.