Горгона и генерал
1
Цокот копыт боевого коня ни с чьим другим не спутаешь. В этом звонком, задорном цокоте слышатся боевые марши, и ведущие за собой барабаны, и звон металла, и хохот великого генерала — того самого, чье одно только имя наводило страх на войска противника.
Цокот копыт боевого коня… Это вам не те ужасные звуки, которые издают жалкие мулы или ломовые клячи, это музыка, это песня, это… надежда.
Опальный, но все еще великий генерал Трапп всхрапнул и пробудился от собственного всхрапа. Не открывая глаз протянул руку и снова издал трубный звук — уже недовольный, потому что пальцы смяли пустоту. Бутылки на привычном месте не было.
Абсолютный порядок — вот основная сила армии.
Абсолютный порядок генерал Трапп любил как на войне, так и в быту. А когда старая карга, столетняя вдова, единственная из всей деревни, кто был в состоянии переносить легендарно кроткий и покладистый нрав генерала, начинала прибираться — вот тогда начинался хаос.
Трапп разодрал глаза и сел на тощем матрасе, который заменял ему постель. За тусклым от грязи оконным стеклом зарождался вечер. Опальный, но все еще великий генерал оглядел мутным взором узкое помещение, потом наклонился и пошарил рукой за ящиком с картами. Бутылки не было и там.
— Ну погоди же ты, — процедил Трапп угрожающе и встал. — Эухения, чтоб тебя черти слопали! — заорал он так громко, что у самого виски заломило.
Заброшенный и мрачный замок, в котором были обитаемыми всего несколько комнат, ответил ему издевательским эхом. А еще цокотом копыт боевых лошадей.
Это было что-то новенькое. Откуда бы взяться в этом захолустье лошадям?
Неужели?
Началась война, вот что это значило. Началась какая-то страшная, безжалостная война, и король вспомнил о самом сильном своем оружии.
Кровавый алмаз в державной короне — вот как раньше его называли.
Пошатываясь, генерал добрался до стола, на котором стоял таз с холодной водой, ополоснул опухшее лицо. Глянул на свое отражение в начищенной до блеске сабле, поморщился. Ну да ладно, города вовсе не красотой берут. А побриться не мешало бы еще в прошлом году. Да разве кого-то тут волнует такая мелочь.
Нацепил саблю на пояс, с трудом попал ногами в сапоги, накинул китель и вышел из своей комнаты. В узком коридоре, не останавливаясь, нырнул рукой в висящий на стене доспех, обнаружил, наконец, вожделенную бутылку — так тебе и надо, Эухения, чтоб тебя черти слопали — не доглядела, мать.
Вышел на каменное широкое крыльцо, замер, прислонившись плечом к косяку. Несколько глотков крепкого виски прочистили мозги, мир стал более отчетливым.
Разумеется, он так просто не согласится. Возможно, потребуется нечто большее, чем приказ короля. Возможно, потребуется его просьба. Все-таки почти десять лет забвения, почти десять лет ссылки, почти десять лет Эухении, чтоб её черти слопали.
Король — мальчишка, щенок. Без всякого уважения к прошлым заслугам. Но, видимо, годы на троне сделали его более рассудительным — ведь послал он все-таки за ним, опальным, но все еще великим генералом.
Первыми на площади перед замком появились валеты — в сияющих аксельбантах, на тонконогих лошадях, чуть больше, чем пажи, чуть меньше, чем гвардейцы. Обычная охрана любой мало-мальски обеспеченной знати. Вслед за ними появилась роскошная карета, явно принадлежащая даме — розово-белоснежная, вся в каких-то финтифлюшках, вензелях и узорах, а на кованых орнаментах генерал явно разглядел купидонов. Следом, поскрипывая, притащились две телеги попроще, нагруженные котомками, картонками, чемоданами, саквояжем и сидящими рядом с кучерами на козлах горничными.
Горничными?
Генерал Трапп сделал такой огромный глоток, что бутылка разом опустела на добрую половину.
— Эухения, чтоб тебя черти слопали! — закричал он снова.
Столетняя, высохшая от солнца, ветра и горя вдова появилась со стороны небольшого огородика. В руках она держала концы передника, откуда торчали зеленые хвостики морковки.
Старуха остановилась, свободную руку приложила козырьком к глазам, разглядывая неожиданных гостей.
Валеты лихо спрыгнули с лошадей, умело разложили ступеньки кареты, распахнули дверцу, подали руки.
Из бело-розового безобразия вынырнула прекрасная дама — пышная, высокая прическа, декольте, от которого грудь только вываливалась навстречу миру, белоснежное от пудры лицо, с которого бросали вызов две искусственные мушки — над губой и под левым глазом. Дама вступила на выщербленный камень, приложила к глазу позолоченный лорнет и оглядела замок, потом отняла от глаза лорнет и посмотрела прямо на генерала. Холеное лицо приобрело выражение крайней брезгливости, будто она обнаружила в своем ночном горшке — тоже, поди, с купидонами — дохлую мышь.