— Жаль будет переломать на местных кочках такие ноги, — пробормотал он себе под нос.
— Отойдите от моих ног, — с опаской попросила горгулья. — Они мне еще пригодятся. Почему вы за столько лет не разбили здесь парк?
— О, он тут есть. Просто весь покрыт сорняками, а тропинки заросли крапивой. Но Эухения говорит, что где-то в его глубине растут яблоки.
— И что вам помешало нанять садовника?
— Видите ли в чем дело, — ответил генерал, усаживаясь на пол возле Гиацинты. Скрестив руки на пышных юбках, он улыбнулся ей снизу-вверх, — у меня нет денег на садовника.
— У вас нет денег? — потрясенно спросила она.
— Совершенно нет, — простодушно повторил он.
— Промотали все свое состояние?
— Всё мое состояние где-то там, — пояснил он, — а я здесь.
— Но у вас же должен быть какой-то управляющий… ваш отец баснословно богат, в конце концов. Вы… постойте-ка, — горгона склонилась вниз, приподнимая лицо генерала за подбородок. — Вы хоть раз писали отцу о своих финансовых затруднениях?
Её мушки оказались прямо перед ним, и он пытался сосредоточиться на них, чтобы избежать её прямого, проницательного взгляда.
— Черт бы вас побрал, Трапп, — медленно произнесла она. — Вы вообще никому не писали?
Он упрямо отвернулся, прислонившись щекой к парче её юбки.
— Вы на всех обиделись, да, — с неприятной прямотой продолжала горгона. — Вы на всех обиделись и ждали, когда к вам протопчут тропу те, кто сочувствует? А вам не приходило в голову, что ваши родные не знают, где вас искать?
— Что?
Он вскинул голову, потрясенный её словами.
— Господи, какой идиот, — почти нежно простонала Гиацинта, откидывая пряди волос с его лица, — упрямый напыщенный идиот! По-вашему, отправив вас в ссылку, король всем разослал карточки с вашим новым адресом? Да он и сам, скорее всего, не знает, где вы, вот почему я попала сюда же! Джон сказал что-то вроде «уберите его с глаз моих подальше» и больше не интересовался вашей судьбой. А вы что? Сидели здесь и ждали, когда про вас вспомнят? Поверить не могу!
Трапп встал и выпил остатки шампанского прямо из горлышка бутылки.
Дышать стало немного легче.
— О чем вы говорите, — повторил он, словно вдруг утратив слух и возможность мыслить.
Горгона расхохоталась.
— Как вы могли быть таким идиотом? — всхлипывая от смеха, спросила она. — Хотя, конечно же, могли. Надменный гордец! Богатый мальчик из известной семьи! Вам все подавалось на блюдечке. Женщины вас обожали, карьера складывалась удачно, старый король вас боготворил! Вы же приносили ему победу за победой. И вы не привыкли… просить за себя.
Вместо ответа генерал развернулся и вышел из столовой.
В его каморке все еще стоял кувшин с вином, полным снотворного.
Залпом выпив то, что там осталось, генерал завалился на перину, с облегчением проваливаясь в мутное, полное неясных теней забытье.
Он проснулся уже за полдень, и сразу понял, что умирает.
Болела не только голова, но и все тело.
Что за отраву насыпала в кувшин эта женщина?
Кое-как умывшись и сменив одежду, он вывалился под мелкий летний дождь и покинул замок.
Стадо паслось в низине, в излучине реки. Обходя по широкой дуге коров, генерал добрался до дерева, под которым дремал пастух, и рухнул на траву рядом с ним.
— Мне так плохо, — пожаловался он.
— И вот что интересно, — отозвался пастух, — как великий генерал может бояться коров?
— Кто знает, что за мысли бродят между их рогами, — сказал Трапп.
Пастух залез в свою сумку и вытащил оттуда кувшин молока.
— Пей, — сказал он, — а то и правда помрешь.
Пастуха звали Лорелеей.
Ей было шестнадцать или около того.
Они подружились несколько лет назад, когда генерал без всякого дела бродил по округе, а смешливая девчонка с загорелыми локтями и облезлым носом швырялась яблоками
На самом деле, он не сразу и понял, что эта девчонка.
Так, щуплый мальчик-подросток, щелкающий кнутом и сплевывающий себе под ноги.
— А хлеба нет?
— Вот свалился на мою голову, — пробурчала Лорелея, покопошилась в сумке и отломила половинку от своей краюхи. — Что у тебя случилось?
Он рассказал.
Она лежала, жуя травинку, и на её лицо падал мелкий дождик.
— Обалдеть, — сказала Лорелея. — Финтифлюшка-то, похоже, права. Ты болван.
— Похоже, — согласился он, допил молоко и лег рядом, уставившись на пасмурное небо.
— Что будешь делать?
— По-прежнему ничего. К чему спустя столько лет ворошить былое?