— Охотно верю, но он все еще король.
— И значит, может делать все, что захочет! — упрямо ответила она. — И любить, кого хочет.
Она нервно вскочила и прошлась по столовой.
— Беда в том, — воскликнула Гиацинта, — что чем дальше я от столицы, тем быстрее угаснет пыл короля!
— Король, — с нажимом сказал Трапп, — обручился с первой из дочерей Бронксов, которая достигла своего совершеннолетия, — в день её восемнадцатилетняя. Он очень спешил, правда?
Она нахмурилась.
— О чем вы толкуете?
— О том, что Бронксы изрядные лизоблюды, но не такие уж и важные шишки, чтобы породниться с королевской фамилией. А это значит, что Джонни чем-то обязан Бронксам, и обязан так сильно, что сразу после помолвки выставил свою любовницу…
— Я возлюбленная!
— Куда подальше, чтобы не нервировать невесту, — спокойно закончил генерал. — Невесту и её родственников.
Горгона остановилась, широко распахнутыми глазами глядя на Траппа. На её лице была мрачная сосредоточенность, будто она холодно и расчетливо прикидывала свои шансы.
— И это значит?..
— Что король не вернет вас обратно, даже если очень захочет этого. И неважно, травили вы там кого-то или нет.
— Не травила, — медленно сказала она, — а вы не предавали страну и не заключали никаких тайных сговоров с послом.
Она села рядом с Траппом и подперла щеку рукой, продолжая сверлить его своими темными глазами.
— Бенедикт, — спросила она очень серьезно и взяла его руку в свои ладони. Они было горячими и сухими. — Что мы будем теперь делать?
— Мы?! — изумился он.
Какой-то нарастающий гул голосов со стороны кухни не дал ей ответить.
Трапп вскинул брови и высвободил свою руку.
Ему очень не нравилось то, что секунду назад он почти был готов, не раздумывая, согласиться со всеми планами горгульи, которые наверняка были безумными и ужасно хлопотными.
С другой стороны — что ему вообще терять?
На кухне одна из служанок Гиацинты спорила с лохматым мальчишкой: младший братом юной пастушки Лорелеи.
— Привет большой Боб: — сказал ему генерал. — Как мило с твоей стороны навестить меня.
Эухения молча поставила на стол тарелку с кашей.
Служанка горгульи моментально выхватила её.
— Мы не кормим на своей кухне бродяг!
— Это мой госты — вежливо сообщил Трапп.
Она окинула его пренебрежительным взглядом.
— Вы тоже бродяга: — заявила Пэгги. — Эта еда: как и всякая другая: оплачена моей госпожой. А вы даже ржавой монетки на хозяйственные расходы нам не…
— Довольно: Пэгги, — раздался голос горгульи, — половина этого замка принадлежит генералу Траппу. И он волен принимать своих гостей где угодно.
— Ха, — удовлетворенно воскликнул Боб и сосредоточился на каше.
Эухения поставила рядом с ним стакан молока и пододвинула булочку.
— Лрлрл, — с набитым ртом сказал он, — скзл, чтб ты прхдл вчрм в крвнк.
— Вечером в коровник? — переспросил Трапп. — Решила угостить меня теплым молоком? Боб сглотнул.
— У нас новый теленок с двумя хвостами, — похвастался он. — Приходи посмотреть.
— Потрясающе, — ухмыльнулся Трапп. — Присоединитесь ко мне, Гиацинта?
— Коровник? — сморщилась она. — Фу! Ненавижу запах навоза.
— Удивительно, что вы вообще знакомы с этим запахом.
— Ну я же не на облаке родилась!
— Дашь поиграть с саблей? — спросил Боб с надеждой.
— Эухе… - начал было Трапп, но старуха уже взяла саблю с полки с кастрюлями и протирала её от пыли своим фартуком.
Вечером, когда Трапп пришел в коровник, Лорелея была занята дойкой.
— Привет, — сказала она, — после того, как у тебя появилась финтифлюшка, ты появляешься все реже. Любовь-морковь?
— Финтифлюшка ужасная врушка, — сообщил ей генерал.
— Все финтифлюшки ужасные врушки, — с умудренным видом согласилась Лорелея. — Иди в сарай, туда, где сено.
— А теленок с двумя хвостами? — разочарованно спросил Трапп.
— Ну что ты как маленький… Иди уже!
— Привет — сказал Трапп. Ему пришлось низко склонить голову, чтобы войти в сарай.
— Генерал, — сказал голос из темного угла. — Глазам не верю!
И Паркер, камердинер Траппа, расплакался.
— К чему такая повышенная секретность? Сарай, Паркер!
— Я теперь женат, — сообщил тот, — и вообще не собираюсь рисковать своим благополучием из-за всяких ссыльных генералов, которых уже давно мысленно похоронил. И я больше не Паркер. Я Франстоун.
— А покороче имечка не нашлось? — проворчал Трапп. — Франстоун. Язык сломаешь, пока произнесешь!