— А я думал, некоторые идут в медицину ради денег, — протянул я. — Почему ожоговое отделение? Есть же работа полегче.
— Мне здесь нравится.
— Почему?
— Когда пациенты выписываются отсюда, это… — Нэн запнулась, подбирая слова. — Когда я была интерном, меня учили относиться ко всем здешним пациентам так, как будто они уже мертвы. Понимаете, это такой прием — ведь большинство больных с тяжелыми ожогами умирают в первые несколько дней. Но если с самого поступления в больницу считать человека мертвым, а потом ему каким-то образом удается выдержать…
— Можно притвориться, что вы только спасаете людей и никого не теряете, — высказался я. — И как, работает?
— Иногда я это место ненавижу…
— И я тоже. — Мне захотелось взять Нэн за руку, но я не рискнул и вместо этого сказал: — По-моему, вы замечательный доктор.
— Я эгоистка. Мне просто хочется постоянно видеть, как люди выписываются. — Она подняла голову и снова взглянула мне прямо в глаза. — Вам кто-нибудь рассказывал, что у вас сердце два раза останавливалось во время срочных операций?
— Нет. Надо полагать, потом оно опять начинало биться.
— Так не всегда бывает.
— Я собираюсь переехать к Марианн Энгел.
— Я просто не хочу, чтобы вы ошиблись теперь, когда уже проделали такой путь.
— Если я к ней не поеду, то даже не представляю, для чего вы спасли мою жизнь.
Нэн обдумала мое заявление.
— Я не умею спасать жизнь. Максимум, что я могу, — помочь некоторым людям не умереть до срока. И даже это не всегда удается.
— Ну, — заметил я, — я-то по-прежнему здесь.
— Верно. — Нэн взяла меня за руку, но тут же отпустила и пошла к выходу.
В дверях вдруг обернулась и добавила, хотя как будто не собиралась:
— Я встречаюсь с бывшим мужем, выпьем по стаканчику бренди. Поэтому и свитер надела.
— Не знал, что вы были замужем.
— Была когда-то. — Она замешкалась в дверях, неловко дергая ручку. — Мой муж хороший человек, мы просто не подходили друг другу. Случается…
После Нового года Марианн Энгел еще решительнее взялась участвовать в моих реабилитационных занятиях. Меня обучали искусству чистить зубы, застегивать рубашки и пользоваться разной утварью, оттачивая НПЖ — Навыки для Повседневной Жизни — и готовя к выписке. Всякий раз, когда я пытался действовать здоровой рукой, Саюри меня укоряла.
«Пусть это и проще сейчас, — говорила она, — но если вы будете продолжать в том же духе, со временем ваша поврежденная рука зачахнет и ослабеет».
Даже простейшие действия требовали тренировки.
Также был запланирован курс обучения купанию — еще одному действию, которое мне придется выучить заново. Я испытывал естественную неловкость, представляя, что Марианн Энгел будет наблюдать и это. Хоть она и помогала почти во всех аспектах реабилитации, при перевязках все же еще не присутствовала. Ей было известно, что пениса у меня больше нет, но она этого еще не видела. Когда я перееду к Марианн Энгел, именно она станет помогать мне принимать ванну, а эта процедура предполагает раздевание. Все равно я был не готов к тому, что она увидит этот мой специфический недостаток.
Мы пришли к компромиссу. Хотя Саюри думала, что лучше бы Марианн Энгел с самого начала принимала участие в тренировках, первые несколько купаний мы проведем без нее, чтобы дать мне больше времени свыкнуться с ситуацией.
Грегор был в полном восторге после вечера с Акиро Куросавой и Саюри Мицумото.
Он потчевал меня рассказами о том, чего они накупили в киоске (попкорн + лакричные палочки) и как Саюри не понравилась лакрица (очевидно, культурный феномен, поскольку большинству японцев вкус ее напоминает отвратительные китайские лекарственные снадобья); как они случайно соприкоснулись пальцами, одновременно потянувшись за попкорном; как держались за руки, когда попкорн был съеден; как Грегор ни о чем не мог думать — лишь о том, что пальцы у него все в масле; как молился, чтобы Саюри не подумала, будто ладони у него потные; как вытер руки о штаны, чтобы не обидеть ее жирным прикосновением; как до самого конца вечера на штанах его темнели четыре масляные полоски; как он был уверен, что она сочтет эти полоски признаком отвратительной нечистоплотности, и так далее. Все это было очень мило. Грегор не упустил ни единой детали, кроме самой незначительной — названия фильма.
На прощание Саюри согласилась поужинать с Грегором в «Распутине» в следующие выходные.
Марианн Энгел вкатила мое кресло-каталку в зал, заполненный интернами. Саюри представила меня всем собравшимся, а потом задала, казалось бы, невинный вопрос:
— Кто я, по-вашему?
Интерны стали переглядываться, чувствуя подвох. Молодой человек из задних рядов рискнул предположить, что Саюри, очевидно, физиотерапевт. Она расплылась в широченной улыбке и покачала головой:
— Сегодня я портной. Очень важно правильно снять мерки, потому что костюм, который мы изготовим, будет носиться круглые сутки, в течение целого года.
Саюри достала сантиметровую ленту и пригласила желающих помочь. Два интерна шагнули вперед, и все вместе они стали прилаживать обрезки ткани, из которой делают компрессионную одежду, к моим членам. Процедура заняла больше времени, чем я ожидал, главным образом потому, что интерны испытывали исключительную неуверенность. Саюри терпеливо отвечала на все их вопросы, и было понятно, что она не просто хороший учитель, но еще и получает удовольствие от своей работы. Когда мерки были сняты, Саюри пылко воскликнула, что дальше — первый оттиск для маски из плексигласа, которую мне придется носить, а это гораздо сложнее!
— Почти все операции на голове этого пациента уже закончены, и воспаление на лице сильно уменьшилось, поэтому основная задача маски — не допустить образования рубцов. С чего нужно начать?
— Нужно сделать слепок лица, негатив, — ответил кто-то из студентов.
— А вот и нет, — возразила Саюри, доставая фотоаппарат. Мы будем делать снимки, а потом на их основе изготовим внутреннюю часть маски. Разве можно носить маску целый год, если она плохо подогнана?
Фотографировать Саюри стала сама, со всех ракурсов стараясь запечатлеть каждый изгиб моего лица. Меня бесило, что она навсегда запечатлеет этот образ. Отложив камеру, она произнесла:
— А вот теперь пора делать слепок. Что сначала?
По крайней мере один студент прочитал нужную главу в учебнике.
— Нанести альгинатную массу, а поверх наложить слой гипса.
— Замечательно! А теперь идите сюда — поможете. — С ближайшего стола Саюри сдернула белое покрывало; под ним обнаружились все необходимые материалы и приспособления. Глаза мне закрыли кружочками ткани, в ноздри поместили короткие трубочки для дыхания.
Студенты зачерпнули альгинатный состав и принялись размазывать его мне по лицу.
— Тот же самый материал используется для слепков в стоматологии. Полезно помнить, что никому эта штука не нравится. Наносите аккуратненько.
Интерны действовали далеко не так уверено, как Саюри, однако она все равно их хвалила, а потом пригласила некоторых других «тоже попробовать». Меня со всех сторон касались чужие пальцы. Саюри продолжала комментировать происходящее:
— Важно получить естественную форму головы, вылепить скулы, глазницы… старайтесь делать аккуратней…
Закончили с альгинатом; голову мою зафиксировали неподвижно и стали накладывать гипс. Саюри подсказывала, под каким углом наносить, иногда поправляла ошибки, но в основном просто напоминала об осторожности.
— Не забывайте: это не просто кожа, это обгоревшая кожа!
Наконец гипс нанесли. Теперь нужно было ждать, пока он застынет. Саюри использовала это время для ответов на вопросы о моем лечении; с головой в гипсе я не мог ничего добавить к разговору. Шепотом, стараясь не мешать студентам, Марианн Энгел предложила прочитать мне последнюю Песнь «Ада». Я ужасно обрадовался; в темноте хотелось слышать ее голос.