Конечно, Сигурд влюбился в Эйнара. То был уже не просто первый бутон страсти, но нечто более глубокое, прекрасное и настоящее. Конечно, Эйнар все понимал, однако научился мастерски делать вид, что не замечает жарких взглядов Сигурда. Так они и держались друг с другом: притворялись, как будто ничего и нет. Обсуждать толку не было, вот они и молчали, и это нечто висело между ними, словно долгая ночь, после которой не будет рассвета.
Что же до Сванхильд, ее любовь к Эйнару тоже росла с каждым годом; впрочем, восторги от мужества викингов уступили место суровой реальности: мужа подолгу не бываю дома, а у жены за целые недели до приближающегося набега портилось настроение. В конце концов все стало совсем плохо. Она рявкала в ответ на просьбы Эйнара налить ему еще эля, без причины кляла всех богов и даже расплакалась, когда Браги оцарапал себе коленку, размахивая игрушечным мечом.
Это было невыносимо. Эйнар схватил жену за плечи и принялся трясти, пока та не сдалась.
— Все дело в тебе! — всхлипнула она. — Ты уплываешь, а я с ребенком!
Эйнар расплылся в улыбке.
— Перестань! Я уже не могу забеременеть, — причитала она. — Я старая!
— Не очень-то и старая, — протянул Эйнар. — Совсем нестарая.
Вечером накануне отплытия мужчин в поход Сванхильд подала им копченую свинину и свежайший эль, но сама едва произнесла хоть слово. Наутро она не пошла провожать Эйнара к берегу.
Лишь на прощание у порога шлепнула его разок по губам.
Набеги шли, как всегда. Почти любую битву викинги могли выиграть за счет одной лишь репутации, не вынимая даже мечей из ножен, а когда достигли основного пункта назначения, корабль уже был плотно загружен добычей. Воины сделались самодовольны, подготовились хуже обычного — ведь так часто прежде нападали на деревни англичан без всяких сложностей. Зато местные жители недавно научились новым способам защиты и намеревались отстоять свою честь. Они не рассчитывали полностью сладить с викингами, но отчаянно надеялись уложить хоть несколько завоевателей.
Викинги высыпали со своего корабля, побежали по песку… но с неба вдруг обрушился дождь стрел. Сигурд отличался особенной зоркостью, вот и в это утро углядел особенно опасную стрелу. Он уже готов был уклониться в сторону, но вдруг осознал, что тогда стрела настигнет того, кто сзади.
Эйнара.
И не шевельнулся.
Стрела пронзила шкуры на груди Сигурда; он вскрикнул и упал, пальцами вцепившись в древко.
Оправившись от неожиданного удивления, остальные викинги быстро собрались с силами, и деревня поддалась их натиску — как всегда. Однако ни Эйнар Эйнарссон, ни Сигурд Сигурдссон уж больше не участвовали в битве, оба остались на берегу. Стрела застряла глубоко в груди Сигурда, вонзилась до самого оперения, и нельзя было ее вытащить, не потревожив рану.
Сигурд это понимал. Было страшно, но он собрался с духом, хотя глаза уже стекленели льдом, как будто заброшенные в море весла, и позвал:
— Эйнар?
— Да.
— Я умираю.
— Да нет же!
— Помни меня.
— Как же, забудешь такого глупца, — буркнул Эйнар. — Вздумал умирать от поверхностной раны!
— Эйнар!
— Что?
— Мне нужно что-то тебе сказать.
— Для умирающего ты слишком разговорчив.
— Нет, — настаивал Сигурд. — Eg elska…
— Что ты лопочешь, — перебил Эйнар, — совсем как баба! Побереги силы!
По лицу Эйнара было понятно, что разговор окончен, и тогда Сигурд закрыл глаза, а друг понес его на ладью. Там Эйнар ножом стал срезать кожу вокруг древка стрелы, и Сигурд каждый раз выл от боли.
Прорезав достаточно широкое углубление, Эйнар щипцами выдернул стрелу и показал застрявшие на острие волокна мяса едва не потерявшему сознание Сигурду.
— Сван тебя неплохо раскормила, — заметил Эйнар. — У тебя над сердцем жир.
Всю дорогу назад Эйнар полоскал повязки и промывал рану Сигурда, чтобы не попала инфекция. Вроде обошлось — рана хоть и не заживала, зато и не воспалялась. Сигурд даже не заметил, как очнулся и увидел над собой Сванхильд с миской лукового супа в руках.
— Горячее тебе на пользу, — заявила она.
— Я могу уйти. Глупо оставлять больного в доме у беременной женщины.
Она, кажется, изумилась.
— Ты член семьи, и мы даже слушать ничего не станем!
— Но ребенок…
— Пей! Если я учую запах лука в ране, то пойму, что внутри что-то задето.
Следующие несколько дней Эйнар и Браги молились богине исцеления, а Сванхильд все ухаживала за раной Сигурда. Знахарь благословил несколько рун из китового уса в обмен на один из лучших сундуков работы Эйнара и разбросал руны вокруг лавки, на которой лежал раненый.
Кажется, это подействовало — от раны Сигурда луком не пахло. Чуть оправившись, Сигурд первым делом пошел в мастерскую — продырявить одну из целительных рун. Потом протянул ее Сванхильд.
— Ты окажешь мне честь, — произнес он, — если повесишь эту руну на свое ожерелье. Конечно, если не хочешь…
Но она не дала ему договорить, лишь сжала в объятиях и горячо закивала.
Исцеление шло тяжело. Сигурду было трудно поднимать руки, а иногда, в самый неожиданный момент, изнутри простреливала внезапная боль, но вскоре он устал принимать заботливые ухаживания.
И стал помогать Эйнару в новом деле — изготовлении лодки для Браги, чтобы парнишка рыбачил в бухте. Сигурд твердо вознамерился раскрасить каждый дюйм поверхности. Конечно, так украшать лодку вовсе не обязательно, но ему приятно было снова взять в руки кисточку. Работа чрезмерно затянулась, однако Эйнар ни разу не упрекнул друга в медлительности.
Беременность Сванхильд протекала без осложнений, несмотря на возраст, не вполне годящийся для подобного приключения. Когда начались роды, юный Браги помчался за повитухой, а мужчины остались, чтобы помочь роженице. Вскоре в семье появился еще один мальчик — здоровый и красивый, и назвали его Фридлейв.
Убедившись, что с ребенком все в порядке, мужчины решили выпить за свою удачу. Даже Браги разрешили не спать допоздна и осушить немало чаш с крепким элем; теперь, когда в семье появился младший братишка, отец решил, что старшему пора пить как взрослому мужчине.
В комнате горел огонь, пылала ворвань в лампах; Эйнар со смехом наблюдал, как его парень (нынче старший парень, с гордостью заметил он), пошатываясь, добрел до лавки.
— Нет, еще не очень взрослый, — подтрунивал он, а Сигурд воскликнул, что от эля у Браги грудь покроется волосами! Ну, если не грудь, то, по крайней мере волосатый язык поутру обеспечен.
Через пару минут парнишка уже храпел, а Эйнар, убедившись, что жена и новорожденный тоже спокойно спят, удалился в мастерскую. Он вернулся с небольшим свертком и кинул его Сигурду; внутри оказались сушеные грибы.
— А теперь по-настоящему отпразднуем, что боги нам улыбаются!
Каждый съел по паре штук berserkjasveppur (Сигурду не нравилась текстура грибов, но он не стал отказывать другу), а остатки Эйнар вывалил в горшок с элем.
— Остальное мы вскипятим. На вкус гадость, но какой эффект…
Ночь шла своим чередом. Эйнар пытался описать прекрасные, парящие вокруг узоры, а Сигурду сделалось ужасно смешно. От его восклицаний Сванхильд несколько раз удивленно поднимала голову, но ничего не говорила и снова засыпала. Мужчины пили, пока горшок с грибным отваром не опустел, а потом доели разваренную жижу.
— Молодец, что подарил Сван руну для ожерелья! — зевнул Эйнар. — Жаль, я сам не подумал…
— Она за мной ходила, — отозвался Сигурд. — Как и ты!
— Пора ей что-нибудь подвесить на шею и от тебя.
— Я люблю ее… — пробормотал Сигурд.
— Я знаю.
— И Браги, — добавил Сигурд. — Браги я тоже люблю.
— У меня для тебя что-то есть. — Эйнар снова скрылся в мастерской и на этот раз вернулся с наконечником стрелы, пронзившей грудь Сигурда. Он тяжело опустился на лавку поближе к приятелю. — Дай мне свой шнурок!