Даже для моих ушей мой смех звучит маниакально.
— О, но я действительно, действительно хочу! — восклицаю я, перекрывая крики девушки. Я тянусь через стойку к блоку ножей, достаю филейный нож и подношу его к ее шее. При этом движении все замолкают.
— Больные и извращенные игры. Это то, во что, по твоим словам, она играет, верно? Что ж, давайте сыграем в нашу собственную игру. Начнем с извращенного факта, чтобы ты знала, насколько я сейчас серьезен. Готова? Слушай внимательно… свиньям требуется всего восемь минут, чтобы разорвать и съесть человеческое тело, не оставив никаких следов. Тело никогда не будет найдено… понятно?
Она издает скулеж, полный страха, но пытается кивнуть головой, которую я прижимаю к стойке.
— Ебаный в рот, Джуд!
— Он, блядь, потерял ее!
А потом Эш:
— Она того не стоит, брат. Сави не стоит того, чтобы разрушать свою жизнь из-за нее.
Я поворачиваю голову, чтобы встретиться с его глазами, и рычу:
— Неправильный… блядь… ответ.
Возвращаемся к игре.
— Ты должна говорить «да» или «нет». Вот и все, и если я подумаю, что ты лжешь, то я буду резать. Каждый раз, когда ты врешь, я воткну нож глубже, поняла?
Она выдыхает «Да», и ее слезы льются на стол.
— Вопрос первый: была ли она девственницей, когда спала с Хантером?
Сучка скулит, словно не хочет отвечать, поэтому я нажимаю на лезвие чуть сильнее. Еще не настолько, чтобы порезать, но достаточно, чтобы дать ей понять, что она получит, если не будет играть по моим правилам.
Наконец она кричит: «Да!», я киваю и иду дальше.
— Второй вопрос, играет ли Сави в больные и извращенные игры с мужчинами, как ты утверждала?
На этот раз она говорит быстрее, как будто знает, что дело сделано.
— Аргг, нет, нет!
Сильнее вжимаю ее голову в стойку.
— Ты уверена? Можешь рассказать об этом подробнее.
— Нет! Она неудачница. Ни один мужчина даже не разговаривал с ней и не смотрел на нее до вас, ребята! Хантер трахнул ее только потому, что в его братстве был конкурс секс-бинго, и он выбрал ее, чтобы заполнить свою строчку «трахни девственницу».
— Ох… блядь. — Слышу, как Тейт тихо ругается, когда до него наконец-то доходит, как сильно мы облажались, не поверив в нее.
— Вопрос третий, почему Сави использует девичью фамилию матери, а не отца?
Этот вопрос заставил ее сплюнуть в раздражении.
— Потому что она хочет быть… нормальной! Она не хочет, чтобы кто-то относился к ней как к наследнице.
— Следующий вопрос, ты положила клубнику в ее напиток той ночью, чтобы ей стало плохо?
Ответ быстрый и непреклонный.
— НЕТ! Нет, я этого не делала. Я не знаю, как это произошло!
Я так хочу порезать эту сучку и увидеть, как ее кровь омывает мои пальцы, но я действительно верю ей, поэтому поднимаю нож настолько, чтобы поднять ее в вертикальное положение, а затем снова приставляю его к ее горлу.
— Последний вопрос, почему ты так ее ненавидишь?
Я бы похвалил эту дрянь за злость и дерзость, которые наполнили ее лицо, даже когда я приставил нож к ее горлу, она извергает:
— Потому что у нее есть ВСЕ! У нее есть деньги, у нее есть гребаное имя, которого у меня никогда не было, и у нее есть власть, которая к этому прилагается. А она ничего с этим не делает! Это должно быть, блядь, моим! Все это должно быть моим.
Бросаю нож на стойку и киваю на эту жалкую отговорку для женщины.
— Думаю, у меня есть еще один вопрос. Хм, может быть, еще несколько. Кто платит за все, что у вас есть? — Она делает лицо, говорящее мне, что Сави, но отказывается отвечать, поэтому я продолжаю.
— Сегодня ее двадцать первый день рождения, так? Значит ли это, что сегодня она вступает в наследство?
На ее молчание я лишь недовольно пожимаю плечами и мрачно усмехаюсь, потому что она просто не понимает, в какой жопе она находится. Итак, я объясняю.
— Последний, последний вопрос. После того, что ты только что сделала с Сави, как ты думаешь, что она собирается сделать с тобой теперь, когда у нее есть полный контроль над кошельком?
Ей требуется некоторое время, но, когда она осознает последствия того, что она сделала не с тем гребаным человеком, она так краснеет, что почти становится бордовой. Ее глаза расширены и полны ярости, они метаются по комнате, словно она ищет способ захлопнуть джинна обратно в бутылку, и это снова вызывает у меня мрачный смех.
Поворачиваюсь к ней спиной и машу рукой Беку:
— Убери эту дрянь из нашего дома.
АШЕР
Я хожу туда-сюда по кухне, пока Бек выносит мусор, а Тейт сидит на диване, положив голову на руки. Джуд хватает свой телефон и прижимает его к уху, бормоча: «Ну же, куколка, возьми трубку». Он нажимает на красную кнопку, когда она не берет, и начинает звонить ей снова. Да пошел он. Значит, она не обманывала их, но она точно обманула меня, и она солгала о гораздо большем, чем это. Сави не может получить бесплатную прописку за все свои тайны.
— Просто отпусти это, Джуд! Она, блядь, играла со мной и лгала всем нам. Почему ты все еще преследуешь ее, как собака в течке?
Он стучит мобильником по лбу и рычит сквозь стиснутые зубы.
— Пошел ты, Эш! Ты так залез головой в свою задницу, что не видишь ничего. Скажи мне… блядь, скажи мне, как она тебя обманула? Сави танцевала в баре, ты увидел ее и стал одержим. Она не делала тебя таким. Она не давала тебе никаких обещаний, не так ли? Нет, она не сказала тебе ни одного чертова слова за два долбаных года! Думаешь, раз ты так на нее смотрел, она тебе что-то должна?
Он рвет на себе волосы и пытается снова позвонить ей, но не дозванивается и продолжает разглагольствовать.
— Знаешь, почему она танцевала в этой клетке, за этой маской? Потому что она хотела быть той женщиной, но слишком боялась быть ею в реальной жизни. Она сказала мне… — Он разражается безумным смехом. — Она сказала мне, что ты был первым мужчиной, который увидел ее, посмотрел на нее, как будто она что-то значит. Она сказала, что ты заставил ее почувствовать себя чертовски… достойной! Арг! Она была чертовски неправа. Сави всегда была достойной. Это ты ее недостоин.
Он тычет пальцем в мою грудь, заставляя меня отступить назад.
— Когда она встретила тебя здесь, в реальной жизни, она боялась рассказать тебе, потому что знала, что ты будешь в ярости от того, что она не та девушка в клетке. Она знала, что ты накажешь ее за это. Зачем ей было говорить тебе, если она тебе ни хрена не доверяла?
Я хочу возразить ему, но он бросает на меня мрачный взгляд и спрашивает:
— Ты рассказал своей Бабочке, кто ты на самом деле? Рассказал ли ты ей, откуда мы родом? Какое дерьмо мы натворили за эти годы? Разве ты не должен был рассказать ей правду? Нет? Так какого хрена тогда ты имеешь право знать ее секреты?
Он отворачивается от меня, его пальцы летают по клавиатуре, отправляя сообщение за сообщением, а я подхожу к окну и смотрю на падающий снег. Вспоминаю, как она пришла сюда в первый раз. Я открыл дверь, и у нее чуть не случился припадок, когда она увидела меня. После этого она едва могла смотреть на меня до той ночи, когда началась снежная буря.
Сейчас я вспоминаю, как поступил с ней, сказав, что мы не обязаны справляться с ее реакцией на бурю. Именно после этого она перестала нервничать рядом со мной, и теперь я понимаю, что именно в тот момент Сави воздвигла стену, чтобы отгородиться от меня. Я перестал ее волновать, и мое поведение придурка помогло в этом.
Мои глаза закрываются, когда я вспоминаю тот момент на кухне, когда я впервые увидел ее татуировку. Она сказала, бля… она сказала, что это должно было напоминать ей, что она может быть кем-то, кем она не была. Это должно было означать, что если она будет достаточно смелой, то сможет летать. А потом она заплакала. Я держал ее, пока она плакала, и думал, что это ПМС, но она пыталась рассказать мне свою историю своим собственным испуганным способом. Я поднял ее и уложил в постель, и она сказала, как ей жаль, и теперь я понял, что это не имеет ничего общего с тем, что она была в нашем доме. Сави пыталась сказать мне, как ей жаль, что она не была достаточно смелой, чтобы рассказать мне правду.