— Пожалуйста, Куколка? — тихо просит он и выходит из комнаты. Я прижимаю телефон к груди. Я не читаю сообщения, но очень сильно думаю о том, чтобы сделать это.
Успеваю быстро принять душ, прежде чем Таннер просыпается, и мы начинаем нашу эпическую гонку. Все присоединяются к нам, чтобы поиграть. Каждый из ребят выбирает свою нацию машин и добавляет свой голос с корявыми акцентами. Это веселее, чем мне было в последние годы, и мой смех кажется ржавым в первые несколько раз, но я игнорирую взгляды, посылаемые в мою сторону парнями, игнорирую Джуда и сосредотачиваюсь на маленьком мальчике, в которого я уже наполовину влюблена. Мо решает присоединиться к веселью и опускает свое большое тело на середину трассы, но прежде чем Таннер успевает расстроиться, я превращаю его тело в огромный скоростной отбойник и отправляю машины в полет над ним. Некоторое время Мо переносит все это как чемпион, но в конце концов поднимается и подходит к месту, где сидит Эш, и падает ему на колени, упираясь в него своей большой головой, пока Эш не начинает гладить его между ушами.
Угрожающе смотрю на своего предательского пса, который должен ненавидеть его и рычать, а не бить хвостом и пускать слюни в экстазе. Но, опять же, я не могу на него сильно злиться. Я тоже должна была ненавидеть Эша, но каким-то образом оказалась в его объятиях, надела его футболку в постель и упала в обморок от одного его поцелуя.
Трофей достается Америке, конечно же, команде Таннера, когда Италия и Германия, команды Джуда и Тейта, попадают в масштабную аварию, которая превращается скорее в дерби разрушения, чем в гонку. Французская команда, команда Эша, была дисквалифицирована из-за удара хвостом Мо, в результате чего вся команда сошла с трассы. Бек работал в пит-команде Таннера, поэтому он не участвовал в гонке, а моя британская команда изящно и сдержанно ушла в отрыв, когда американская команда обошла меня в третий раз из-за отсутствия быстрой подвижности, более известной как лодыжка.
Таннер выбирает пиццу и мороженое, чтобы отпраздновать свою победу, и к тому времени, когда ужин был убран и его проводили в постель, я тоже была готова к отъезду. Это были долгие дни, полные взлетов и падений, и мне нужно немного времени, чтобы все обдумать. Я прощаюсь и ковыляю в свою комнату, плотно закрыв за собой дверь.
Переодеваюсь и ложусь в кровать, подперев ногу подушкой. Она болит, я так много ею сегодня пользовалась, но большая часть отека спала, и боль не такая сильная, как я думала, так что, должно быть, растяжение не очень серьезное. Бедро все еще немного побаливает при надавливании, и на нем появился красивый фиолетово-синий синяк размером с бейсбольный мяч. Синяк на боковой поверхности лица уродливый, но могло быть гораздо хуже, если бы я приняла удар на себя. К счастью, кроме легкой головной боли сегодня не было никаких других признаков сотрясения мозга. Хуже всего мне дались следы на шее и боль в горле. Каждый раз, когда я смотрю на себя в зеркало и вижу их, я вспоминаю, как близко я была к смерти, и меня начинает трясти снова и снова.
Думаю, что только благодаря прописанным обезболивающим мне не снились кошмары последние две ночи, но я планирую больше не принимать их, поэтому, боюсь, сегодня ночью меня будут преследовать воспоминания о нападении. Отталкиваю то, что произошло, каждый раз, когда это всплывает в моей голове, но я знаю, что мне придется с этим смириться или страдать от последствий этого психического удара. После автомобильной аварии, когда я была девочкой, я много лет проходила терапию, чтобы исцелиться от травмы, поэтому пытаюсь использовать полученные навыки и с этой травмой тоже.
Одна из самых важных вещей, которой научил меня терапевт, необходимость принять тот факт, что некоторые вещи, некоторые события совершенно не поддаются нашему контролю, и научиться смиряться с этим. Я могу злиться, кричать, почему я, почему это произошло, снова и снова, но у меня никогда не будет ответа, который исправит ситуацию.
Теперь все это поставлено под сомнение с появлением теории о том, что, возможно, это был не несчастный случай. Может быть, кто-то спровоцировал эту аварию. Может быть, кто-то пытается причинить мне боль… убить меня. Может быть, это кто-то, кого, как мне казалось, я знала, кому доверяла и кого любила. Все эти варианты не столько пугают меня, сколько делают меня чертовски грустной. И это только усиливает то, с чем я боролась всю свою жизнь, почему я никому не нужна?
Чувствую, как на глаза снова наворачиваются слезы, поэтому отключаю эту мысль и пытаюсь отвлечься. Листаю телефон, читаю письмо от отдела по связям со СМИ, в котором сообщается, что пресса успокоилась после повторного заявления о том, что я спокойно отдыхаю и что у полиции нет никаких новых сведений о розыске человека, напавшего на меня. Ну вот, отвлеклась.
Бросаю телефон на кровать и тянусь, чтобы стянуть резинку с волос, потираю кожу головы, чтобы унять возникшую боль, и откидываю голову назад с закрытыми глазами, стараясь не думать ни о чем.
АШЕР
Тихонько открываю ее дверь, чтобы заглянуть и проверить, как она. Мне не понравилось, что она так быстро исчезла после ужина, и я беспокоюсь, что у нее что-то болит, особенно если она не приняла обезболивающие таблетки. Она сидит в постели, откинув голову к изголовью, с закрытыми глазами и подперев лодыжку подушкой. Я стою и любуюсь ею. Темные шелковистые волосы распущены и струятся по плечам, как шелковый водопад. Когда-то моей любимой прической на ней были радужные кудри, но этот парик никогда не вызывал у меня желания проводить по нему пальцами снова и снова, а потом сжимать, целуя ее до бесчувствия, так, как это делают ее естественные каштановые волны. Я влюбился в ее изгибы, движения и глаза, когда она была моей Бабочкой, но именно тихий книжный червь, ругающаяся и плачущая гусеница и все остальные слои милой Сави показали мне, что такое настоящая любовь.
Сейчас она снова другая. В чем-то она увереннее, в чем-то жестче, но под всем этим она по-прежнему заперта в клетке. Это клетка из невидимых прутьев, которые она сделала сама. О том, что я являюсь одной из причин, по которым она построила эту клетку, я буду сожалеть до конца своих дней. Когда ее великолепные голубые глаза распахиваются и смотрят на меня, боль и печаль в них заставляют меня закрыть за собой дверь и подойти к краю кровати. Осторожно кладу руки по обе стороны ее лодыжки и нежно потираю.
За последнюю неделю на эту женщину навалилось столько всего, что я не знаю, с чего начать, чтобы помочь. Наше появление в ее жизни, нападение на нее, сомнения в мотивах ее дяди — все это, должно быть, так подавляюще. Я не могу помочь в большинстве случаев, но могу попытаться объяснить кое-что из того, что произошло тогда.
Лезу в карман, достаю пузырек с обезболивающими таблетками, который прислали из больницы, и протягиваю ей. Она хмурит брови, жует нижнюю губу и, наконец, качает головой, я ставлю их на комод, достаю из кармана другой флакон с таблетками без рецепта и предлагаю его. Она несколько раз переводит взгляд с него на флакон, который я поставил на комод, пока не тянется, чтобы взять тот, что я держу в руке.
— Милая, если тебе больно, можно принимать более сильные таблетки, — говорю я ей, нахмурившись. Она вздыхает и качает головой.
— Нет, они мне не нужны от боли. Я просто не хочу, чтобы мне снились кошмары, но это не лучший способ справиться с ними, так что я обойдусь аптечными, спасибо.
Мои пальцы крепко сжимают бутылку, ненавидя мысль о том, что она боится заснуть без лекарств. Отворачиваюсь и приношу ей стакан воды из ванной, а затем сажусь рядом с ней на кровать, пока она принимает пару таблеток и выпивает половину стакана, а затем ставит их, рядом с кроватью. Сави отворачивает от меня голову и смотрит в сторону. Я знаю, это означает, что она хочет побыть одна, но не могу вынести ее грусть или оставить ее одну прямо сейчас, поэтому я тянусь через нее, выключаю свет, а затем растягиваюсь рядом на кровати и притягиваю ее к своей груди, обхватывая за талию. Она напрягается в моих объятиях, но не пытается отстраниться.