– Это было бы полезно, – сказала агент Вулф с пассажирского места. – Был один циркуляр по международному и межведомственному сотрудничеству.
– Вы что, правда читаете циркуляры? – скривился агент Дернович.
– А вы что, нет?
Он искоса поглядел на нее: да, так и есть, на физиономии написано честное отвращение. Он снова вздохнул.
– Сообщить о себе и своей миссии службе безопасности Королевской канадской полиции только после того, как двое наших агентов сложили головы на их территории, – не самая хорошая идея. Может выйти боком.
Он проводил глазами еще один автомобиль на встречной полосе: огромный «олдсмобиль», двое спереди, оба – точно в таких же шляпах, в какой сейчас щеголял Дернович.
– Помяни канадского черта, – проворчал он, – и на тебе, едет.
Агент Вулф даже обернулась, чтобы поглядеть вслед коллегам.
– Ну, еще привлеките к себе немного внимания, а? – буркнул Дернович. – Чего ж нет-то? Хорошее дело!
– Если вы опознали в них агентов, – невозмутимо ответила Вулф, – они стопроцентно опознали их в нас.
Он быстро глянул в зеркало заднего вида. Разворачиваться «олдсмобиль» вроде бы не собирался. Но агент Вулф была права. Да, опять. Черт бы ее побрал.
Охохонюшки.
– Можете уже прекратить? – кисло осведомилась она. – Как только замечаешь эти ваши постоянные вздохи, развидеть потом уже невозможно, как ни пытайся.
Агент Дернович с удовольствием испустил еще один вздох, погромче.
– А вы есть не хотите? Я вот не позавтракал.
– Я перехватила крутое яйцо в отеле.
– Примем это за «да».
С моста он заметил с левой стороны забегаловку – через улицу от небольшой аптеки. Ничем не хуже любой другой. К тому же, если Королевская конная и правда решит вернуться и задать им парочку вопросов, будет лучше, если сделать вид, что они с Вулф специально их тут поджидают.
Колокольчик над дверью звякнул. Малкольм вошел. Заведение вроде бы как раз, какое нужно. Снаружи мост. «Аптека у Бетти» – гласила вывеска.
«Прошу, направь мои слова, – взмолился он про себя. – Прошу, пусть мне не надо будет убивать эту Бетти».
– Чем могу помочь? – спросил откуда-то изнутри женский голос, не успел стихнуть перезвон.
Саму Бетти за полками видно не было.
– Бинт есть?
– Сейчас глянем, что у нас есть.
По проходу между стеллажами к нему двинулись шаги. Малкольм слегка ударился в панику; пришлось взять себя в руки и не дать тут же, на месте, стрекача к двери.
Однако появившаяся наконец из-за шкафа с суппозиториями женщина оказалась такая маленькая, такая сдобная, и очки у нее были формой как кошачий глаз…
– Ох! – воскликнула она, уставившись на его многострадальное ухо. – Да что ж с тобой такое случилось, голубчик?
Малкольм машинально прикрыл ухо рукой. Что отвечать, он придумать не успел. «Меня подстрелили» – скверное начало для легкой беседы.
И тут же ее взгляд соскользнул на запястье: рукав у него чуть откатился, открывая голую кожу. И синие знаки на ней. Лицо женщины мигом посерьезнело. Малкольм напрягся, спешно перебирая в голове варианты. Физически он легко возьмет над ней верх, но дальше наверняка придется…
– Это что, опять те клятые хулиганы в школе? – участливо спросила она.
Малкольм враз отупел. Что это еще должно значить?
– Чего? – осторожно переспросил он.
Она покачала головой, поцокала языком, взяла его за локоть и повела к полке с бинтами и пластырями.
– Я думала, оно все уже прекратилось после того, как утонул тот бедный малыш из Вейлмаунта. Понятно, что ваши здесь большой популярностью не пользуются, но насилие, оно ведь ничего не говорит о жертве, зато очень много – о том, кто его чинит.
Она взяла коробку, открыла, вынула ватный тампон.
– Я могу сам, – он попробовал перехватить ее руку.
– У тебя, стало быть, глаза сбоку головы растут? – саркастически заметила она, промокая кровь, потом взяла большой пластырь, отлепила клейкую часть и очень плотно наложила на рану и дальше, за ухо, на тыльную сторону раковины.
– Крови-то сколько, – заметила она. – Я, между прочим, Бетти.
– Я Малкольм, – ляпнул Малкольм и сам себе удивился. – Вы пахнете цветами.
– Это мои духи, – улыбнулась она. – Называются «Первозданность»[1].