Вечера проводили у речки рядом с платаном, на котором располагался их дом. Нимвэ плескался в воде, Орофер и Ороднор сидели рядом у костра, делясь друг с другом жарящейся на нем дичью и привезенными лепешками, потягивая вино и беседуя.
Владыка Зеленолесья наслаждался каждым мгновением рядом с Эрейнионом. Здесь он был абсолютно свободен: никаких обязанностей, никаких совещаний с советниками, никаких церемоний, приказов, слуг… Только он и его Звездный Свет, да их кони и гончая. А вокруг начинающий желтеть, завораживая красотой, Золотой Лес. Жизнь словно подарила ему крохотный кусочек юности, когда он, будучи молодым эльда, жил с отцом в их замке, в Нан-Эльмоте.
Лорд Эльмо, вечно носивший на прекрасном лице печать глубокого горя, но при этом решительный, сильный и отчаянный, как мог, старался обеспечить будущее единственного сына, устроив его брак с сестрой Денетора.
— Я помню отца, — говорил о нем Орофер. — Горе от потери матери убило его… — синда вздохнул.
Артанаро дотронулся в знак сопереживания до его плеча и произнес:
— Мой отец отправился в чертоги раньше матери. Я плохо помню его лицо. Мы с ним нечасто виделись. Маму я помню лучше. А еще помню моего деда по отцу. Говорят, я пошел в него…
Его собеседника удивили слова нолдо. «Возможно ли, что так выглядел сам Финголфин?» — подумал Орофер, повернувшись к Артанаро и вглядываясь в его гордый профиль.
— Мою мать похитили орки, когда я был почти младенцем. Я не знал ее. Отец затворился у себя в замке, переживая ее исчезновение. Торил заменила мне обоих родителей, воспитывая меня при себе, — говорил, погружаясь в воспоминания о давно минувшем, Орофер.
В ответ раздался напряженный всхлип.
— Что с тобой? — синда привлек к себе Ороднора.
— Ничего, — потупился тот, — Просто я подумал, что все это так неправильно, так горько и несправедливо. Эта тысячелетняя борьба с Тьмой, отнимающей у нас родичей и любимых… Я прошу Валар сделать так, чтобы в этот раз у нас достало сил сокрушить ее. Ведь теперь мы едины. Все народы Средиземья объединились против Черной страны! Мы выступим, как единое воинство, и одержим победу! Наш союз не сокрушить силой оружия! — голос его креп по мере того, как он говорил, из звонкого, почти юношеского, превращаясь в глубокий, мужской.
В этом новом голосе Эрейниона сквозила удивившая Владыку синдар нота властности, выдававшая того, кто с юности привык говорить перед многими слушателями, воодушевляя их, отдавать приказы, распоряжаясь тысячами и тысячами, действовать безжалостно против врага и быть первым во всем и везде.
Вздохнув, Орофер кивнул и в который раз задумался о том единственном, что омрачало их встречу — проклятом пункте союзнического соглашения с голодрим Линдона. О том, чтобы пытаться убедить Артанаро вычеркнуть этот злосчастный пункт, нечего было и думать. Сейчас Орофер понял это особенно отчетливо. Очевидно было, что Эрейнион единолично собирается командовать всеми воинами, которые поступят в его распоряжение. По-другому этот тот внук Финголфина и сын Фингона просто не умеет. И никогда не пойдет на компромисс.
Орофер не понимал, как такое возможно: — Он так привязан к его Артанаро, столь полон нежной страсти к нему, желая никогда не разлучаться, разделяя с ним все. А по отношению к Владыке Эрейниону испытывает отчуждение, недоверие, раздражение и откровенную неприязнь, желая держаться как можно дальше от потомка убийц-изгнанников.
Гоня от себя эти мысли, Аран Зеленолесья прильнул к своей чаше с вином. Его глаза блестели в свете горящего костра.
Ночами спали мало, предпочитая посвящать время друг другу, желая насытиться.
— Мое тело желает тебя больше, чем может вместить… — шептал Ороднор, с силой притягивая к себе Орофера, сплетя руки вокруг его шеи. — Ты — мое божество, грозное и прекрасное…
Его возлюбленный старался дать своему голдо такое удовольствие, какого тот не испытывал ни с кем и никогда, закипая темной яростью при мысли о том, скольким посчастливилось до него прикасаться к гладким, блестящим волосам, к шелковистой коже на шее, груди, плечах, спине и бедрах Ороднора, слышать, как он стонет, как зовет их по имени, как восхваляет в госанна, видеть текущие по свежим щекам слезы наивысшего восторга…
Их ночные слияния были порывистыми и неистовыми, словно наступавшая темнота придавала сил, позволяя то, на что ни один из двоих не мог решиться при дневном свете.
По утрам оба предпочитали любить не спеша, отчетливей чувствуя каждое движение, каждое прикосновение и каждую ласку, размеренно колыхаясь на волнах удовольствия, согреваемые проникавшими сквозь неплотные шторы утренними лучами Анара.
Одним утром, когда они, обнявшись, отдыхали, лежа на залитой ярко-желтым солнечным светом постели, Орофер спросил:
— Ты когда-нибудь спал с женщиной?
Держа разомлевшего от ласк Эрейниона в объятиях и оглаживая его волосы, синда внезапно ощутил острый приступ ревности. Не хотелось делить обожаемого Артанаро ни с кем, даже с его прошлым. Не было похоже, что до него у нолдо были мужчины, а вот насчет дев он не мог быть уверен.
— Ох, — вздрогнул тот, низко склоняя голову.
— Что с тобой?
— Разве ты не понял? Ведь я… До тебя я… — краснея, выдавил Ороднор.
Взяв его за кончик подбородка и вынуждая поднять голову, Орофер пристально вгляделся в него, теряющегося под этим взглядом.
— Ведь ты у меня единственный, — страдальчески взглянув ему в глаза, молвил Артанаро, прикрывая ладонью горевшее лицо.
— Что? — вырвалось у Орофера.
Руки его сами потянулись к плечам нолдо, который тут же уткнулся лицом ему в грудь и глубоко вздохнул.
Пораженный, синда осторожно гладил плечи, спину и затылок своего голдо. Этим неожиданным признанием Ороднор перевернул все вверх дном в сознании Владыки Зеленой Пущи.
— Прости, я не хотел… Я не должен был… — виновато прошептал он, скользя пальцами по темно-каштановым волнам волос на затылке Эрейниона.
— Я хотел этого, — отозвался нолдо. — Я хотел тебя с первой нашей встречи… Увидев тебя, я подумал, что это один из среброволосых майар Сулимо спустился на Эа, чтобы поохотиться в Золотом Лесу…
Пришел черед краснеть для Орофера. К счастью, прятавший лицо на груди правителя синдар, Ороднор не видел краски на его щеках.
«Мой звездный свет, мой сияющий сапфир…» — тая от затоплявшей внутренности нежности, шептал в госанна Орофер, прижимая к себе Артанаро.
Говорить Аран синдар не мог. Голос неминуемо выдал бы охватившее его сильное переживание. Это было все вместе — безумное счастье от того, что нет и не было никаких женщин или мужчин и он — единственный, кто делил и делит с Ороднором ложе, острая боль от воспоминаний о причиненных ему страданиях, стыд от мысли о том, как вслух называл Артанаро грязным и искаженным…
«Уж если здесь и есть искаженец, так это я…» — раскаиваясь в словах и поступках, думал Орофер.
Потом голдо признался ему, шепча в заостренное перламутровое ухо, что до их первой встречи даже не прикасался к себе, хоть и прожил на Эа более трех тысячелетий.
«Мне не было нужно… — говорил он, — До тебя я не знал, как это бывает…». И от этих слов синда чувствовал себя самым счастливым существом на свете, а желание показать Артанаро, «как это бывает» возгоралось в его хроа с новой силой.
С Ороднором всегда было так — радость была обманчива, удовольствие сменялось потрясением, на смену ему приходила разъедавшая все внутри боль, за которой снова следовало мучительное удовольствие, поднимавшее его к облакам, чтобы было больнее падать наземь от очередного удара, от очередной боли. Душа Владыки Эрин-Гален потеряла покой.
Его устоявшаяся репутация вдовца, ведшего добропорядочную жизнь и со скорбной гордостью несущего на своем челе венец правителя синдар и лаиквенди, летела к барлогам, в огненную бездну. Теперь Орофер ничего не знал и ни в чем не был уверен. Ориентиры были сбиты, прежние цели перестали иметь какое-либо значение. Все рушилось в его сознании. И на обломках, среди облаков вековой пыли, возвышался стройный силуэт Артанаро, затмившего собою все и вся.