— Альбом дома не выкидывать, листки со стихами не выдирать, а лет этак через двадцать безвозмездно передашь их в литературный музей моего имени.
Уж не знаю почему он не покрутил своим грязным пальцем у виска. Наверно он решил, что я так пошутил, но поверьте, я говорил совершенно серьезно.
Литературная известность и слава пришли ко мне моментально и авансом. Я еще не успел написать стихи для первого альбома, как был завален заказами. А так как в своем "гении" я теперь не сомневался, то стихи писал сразу в дембельские альбомы, не утруждая себя черновиками и не согласовывая тексты с заказчиками.
Для тех кто не знаком с армией поясняю: дембельская форма и дембельский альбом это воинская святыня, которая для солдата де-факто превосходит по своей значимости воинское знамя. А за утерю знамени командиров частей в военное время расстреливают, а за порчу отдают под трибунал.
Меня не расстреляли. Хотя наверно надо было. Зато хотели избить. Одному против десяти здоровенных обозленных дембелей мне было не выстоять. Какие были в альбомах стихи? Цитировать не буду, а то ещё и вы пожалеете, что меня не расстреляли. Попрекнете ребят излишним милосердием и слюнявым гуманизмом, а они это совсем не заслужили.
От лютой и заслуженной казни меня спас командир взвода. Он случайно услышал, как перед избиением в качестве приговора цитируют мои альбомные стансы взбесившиеся солдаты, вышел к нашей группе и:
— Вы что сами не видите, что он дебил? — с грустью заметил возмущенным воинам лейтенант и продекламировал мои вирши (заметьте он, а не я):
Ты поверила в дружбу Союза
и сняла паранджи оковы
и душман в тебя бросил гранату
Но на эту, на эту вражью гранату
лег комсомольской я грудью
Умирая с трудом прошептал я
Верь моя дорогая
Будет у вас социальное счастье …
По ходу декламации с ненавистью смотрели на меня мои боевые товарищи чьи святыни (альбомы) были испохаблены такими рифмами, а лейтенант закончив читать, угрюмо им посоветовал:
— Да ну его к … тут не бить надо, сжечь его мерзавца на костре, да дров нет, а соляру переводить жаль, пусть уж живет …
А мне с горечью бросил:
— Эх ты графоман! А я-то тебя за нормально солдата принимал, доверял. А ты?
А я молчал и думал, о великой силе даже такого слова, которое чуть не довело моих сослуживцев до преступления, а моего образованного знающего слово "графоман" командира до полной утраты доверия.
— Простите ребята, — понурил я повинную голову и глядя на глиняную стену солдатского сортира, где меня хотели утопить, торжественно поклялся:
— Никогда! Никогда я больше не буду писать стихи!
Держался я долго, а от литературы как можно дальше. Но произошли три события которые вызвали рецидив дремлющей болезни. Первое, это как положено: покрыла мою голову седина и тут же саданул мне бес в ребро. То ли бес был неумеха, то ли он сам на досуге бесовской литературой забавлялся, но после его удара я не побежал "налево", нет, все стало намного хуже, мне вдруг неудержимо захотелось сочинять не иски и ходатайства, не опошлять прозу текстами договоров, а творить. Второе это всеобщая компьютерная грамотность. Сами знаете, что теперь если печатаешь на компьютере, то знать орфографию совсем не обязательно, программа тебе сама все ошибки подчеркнет и предложит правильные варианты. А третье это доступ к Интернету. А уж в Интернете …
А в Интернете стал я просматривать литературные сайты и читать работы различного качества. В рабочее время читал, пользуясь безлимитным тарифом и безлимитным доверием которые раньше питали ко мне потребители моих юридических услуг. Подходящий сайт я нашел довольно быстро и в кругу лиц контуженых войной и пришибленных литературой почувствовал себя как рыба в воде. Вот тут-то болезнь и забушевала. Согнула меня эта зараза в три погибели, а я стал гнуться за компьютером. Днем, когда сидел на работе, так меня всем в пример приводили: "Вот как человек над документами работает, глаз от монитора не отрывает, себе не бережет. И нечего возмущаться, что ему больше платят, так же работайте так и вам ставки повысят", а дома …
— Дорогой ты так много работаешь, всё для семьи стараешься, — ласково замечала мне жена, и заботливо просила, — да хватит уж тебе, отдохни …
— Папа, наверно это такое трудное дело тебе досталось, — с сочувствием замечал сынуля, — что ты все пыхтишь и пыхтишь, — и тут же практично замечал, — ну ничего, зато тебе заплатят за него хорошо.