— Кроме как отоспаться? — я ненадолго задумался. — Нет, никаких. Свободен, как ветер. А что, есть предложения?
Макс сделал отмашку заглянувшей к нам местной работнице, чтобы та шла пока подальше.
— Надо сгонять в уезд... — Шпала перекосился, как от кислятины. — Короче, дело к ночи. Есть родственница. Не моя, супруги. Племяшка. Жила себе, росла себе — была как все. В мае ей стукнуло четырнадцать, и понеслась душа по кочкам.
— Ты излагаешь очень образно, дружище, — вздохнул. — Но не очень информативно. Я пока не понимаю ни черта: ни что там с девочкой не так, ни зачем тебе я для «сгонять».
Макс сочно выматерился, как бы выпустив за раз одним «выхлопом» все, что не досказал этим вечером. А оно явно рвалось наружу, свербело.
— Она начала сбегать в лес, — снова вернулся к «цивильной» речи приятель. — Не так, как, скажем я... Просто уходить в лес. Ни с того, ни с сего. Без предупреждений, без поводов. Ее уже трижды искали, прочесывая лес. Когда находят, она обычно босая пляшет и поет. Не ту дребедень, что по радио гоняют, а такие... далекие от современности песни.
— Народные? — уточнил я у явно нервничающего Макса.
— Блатные-хороводные! — взорвался он. — Иптить-коптить, АБ! Про огнедеву она песни поет. С огненным змеем. И как невменяемая во время этих песнопений. Мигалки стеклянные, тело ватное, из рук спасающих вырывается. Одного покусала. Жена психует — родная кровь же. Она — племяшка — не как я, уже проверил. И фиг поймешь: в дурку сдавать ее или оставлять, как есть. Зверям лесным на прокорм, раз ее туда тянет.
Шпала впечатал кулак в скамью.
— Хорошо, это я понял, — успокаивающим тоном сказал я. — От меня что требуется?
— Светочем твоим ее засветить бы, — из Макса будто выпустили пар. — За мной будет долг. Независимо от того, что ты в ней углядишь.
— Не надо...
Договорить мне коллега не дал. Рявкнул так, что очередная работница, заглянувшая нас проверить (на массаж пригласить, все дела), затряслась мелкой дрожью. Испарилась.
— Сказал — долг, значит — долг, — нахмурился Находько. — Словом не разбрасываюсь. Мне важно прояснить, что с ней не так. Я же к ней уже сам обращался. Спрашивал: «Мелкая, вопрос по существу. Что ты за существо такое?» Эта дурында только фарами хлоп-хлоп.
Хорошо, что Макс под фразу с фарами поморгал — показал, так сказать, мимикой, что сказать хотел. А то не факт, что я бы сразу сравнение фар с глазами «догнал».
Повторно рыпаться, чтобы оспорить Максово: «За мной будет долг», — я не собирался. Может статься, мне его помощь пригодится. Как знать? Я намерен был рыть со всем тщанием в направлении «группы... или даже организации», как выразилась Палеолог. Мне бы хоть маленькую зацепочку, от чего клубок разматывать... В общем, помощь от оборотня по моему обращению — в хозяйстве явно пригодится.
— Лады, Большое Перо! — хлопнул в ладоши приятель. — Больше никаких серьезных тем. Сегодня все — за мой счет. Дамы!
Девочки в сауне работали не из боязливых. Так что вскоре они (парочка работниц и Шпала) уже играли в салочки в бассейне, этот паяц напевал про покусанные бочка и волчка, который обязательно придет, если заснуть с краю кровати.
Ира, наплескавшись, уединилась с массажисткой. А мне не хотелось покидать жаркое помещение. Жар внутренний нежился и млел в горячем помещении. Я нежился вместе с ним.
Забавно, нелогично, но факт: о том, что Находько наведывается в данное заведение, его супруга прекрасно знает. И ему за эти маленькие шалости с девчонками не прилетает. Ни сцен ревности, ни сковородок в голову. Зато за покатушки с кем-либо женского пола — еще как.
Мы это в том году за кружкой пива обсуждали, помнится. И в три головы (я, Джо и сам Находько) не поняли, почему так. «Женщины!» — дружно воскликнули мы тогда и взяли еще по кружечке.
Домой я приехал отдохнувшим и довольным. Отогревшимся, как кот под полуденным солнышком.
Традиционно пересказал овиннику с парадником, о чем мы беседовали со специалистом по древностям. Точнее, о чем она сказ вела, а я ушами хлопал.
Выслушал торжествующие возгласы шерстистого.
— Я говорил! Я знал! У, старая кровь! Дальние дали, многие лета. Сила великая, кровь родовитая.
Спросил его, что мне эта кровь дает, кроме осознания (Кошаром, не мной) силы и родовитости?
— Жизни и рассудка тебе мало, владыка? — очень тихо и строго спросил Кошар. — Говорил я уже. Не растет семя на голом камне. На худой земле и колос слаб. Тебя, неподготовленного, выжгло бы, ежели б не кровь. Если б не наследие. Может, намертво спалила бы тебя сила, да развеялась. А могла и разум выжечь, взяв тело — себе. Нахрапом ли, исподволь ли...