Майк удивился, но вспомнил, как сам ходил по офису с битой в руках.
— Иногда угроза даже эффективней «метели»…
— Как правило! — согласился толстяк. — Вижу, правильный ты менеджер!
Они оба рассмеялись.
— Давно вы сюда перебрались? — поинтересовался Майк.
— Да лет уж двадцать пять… В перестройку бросил таксовать, занялся кручу-мучу всякими… Нашел способ, рискнул, выгорело — и все, дальше можно не работать. Наших тут в Испании много! Кидняк — не западло, понимаешь? Особенно грамотно построенный…
— Понимаю, — ответил Майк, хотя не особенно понял, о чем идет речь. — Сейчас все по-другому.
— Да ладно? — изумился таксист. — Что, люди другими стали? Когда успели? Человек человеку волк, Миша…
— А чего в такси вернулись? — спросил Майк, чтоб не возражать. — Ностальгия?
— Отчасти… — усмехнулся водитель. — Пусть видят: беден, мол, баранку на старости лет крутит. У меня дочка в Назаре, внуки… Пусть ей останется.
В Назаре? Тут Майк вспомнил, что Джим говорил ему о справедливости и океане. Дескать, кто полез волну седлать, а права на то не имеет — тому капут. Значит, гибнут серферы в Назаре чаще обычного?
— Часто бываете там?
— А как соскучился — так и еду. Пятьсот километров — не расстояние. У дочки гостиница, ресторан русский. Водка, икра… Официантки в кокошниках промеж столиков семенят. Какие-то чемергесы в шароварах на уикенд выступают. Вприсядку под баян. Экзотика!
— Там, говорят, на зимних соревнованиях по серфингу люди вечно калечатся, тонут. Не слыхали?
— Убиваются редко, — пожал плечами таксист. — Народ-то и собирается на волны поглазеть да вдруг кого по скале размажет, чтоб не пропустить. По полгода потом обсасывают… Но этой зимой — тьфу-тьфу — бог миловал. Мне б дочка сказала, она там всё знает.
«Как странно, — подумал Майк. — То ли Джим ошибается, то ли мужик не в курсе».
Молчание затянулось. Водитель коснулся панели, и откуда-то сзади, прямо из-за спины, оттуда, где над задним сиденьем теснились динамики, заиграл аккордеон, а бодрый мужской голос запел об итальянской девчонке, которая всем нравится, но всех отшивает; причем запел так, как будто сидит здесь, в машине, и напевает специально для Майка и беглого русского за рулем.
— Альдо Конти, — прокомментировал водитель, — «Ладзарелла». Музыка, которую слушал подростком — это на всю жизнь!
И не успела отзвучать задорная песенка, как они приехали в Валенсу.
* * *
С этого момента препятствия на пути Майка в Сантьяго-де-Компостело исчезли. В гостинице он больше часа пролежал в ванне с горячей водой, но холод уходил из глубины его тела понемногу, по капельке, и длилось отогревание до самой ночи. В магазинчике напротив он купил и высокие непромокаемые ботинки, и термобелье, и перчатки с электроподогревом — отвалив за вещи сумму, достаточную для приобретения подержанного автомобиля.
Жадный торговец все норовил осчастливить неожиданного покупателя то треккинговыми палками раздвижной конструкции, то коньячной фляжкой из чистого — судя по цене — золота, то рюкзачищем, способным — если верить рассказу продавца — нести не только груз, но и самого путника.
Дождь, ветер и холод сопровождали Майка неотрывно — но уже как-то равнодушно, без настойчивости и задора, и даже не пытались всерьез уязвить хорошо экипированного путника.
Шагалось легко и быстро — остаток пути до Сантьяго занял неполных четыре дня — хотя Майк и не особо спешил. Стертая нога быстро заживала, начавшийся было герпес прошел бесследно. Внутренний голос беспокоился о других болезнях, связанных с переохлаждением, но помалкивал — и простуды не наступило.
Стало легко и на душе. Джули вспоминалась без боли, с благодарностью и щемящим ощущением ушедшего, но все еще такого памятного наслаждения. Он больше не ждал и уже не жаждал увидеть ее. Та женитьба на Эридании… Смешно и вспомнить! Такое ребячество, ей-богу… А ведь именно на свадьбе он в последний раз говорил с Лили, и ее уже точно не вернешь. Несправедливо!
«Тьфу, черт, прости господи, — подумал Майк, едва слово «несправедливо» прозвучало у него в голове. — Далась же мне эта справедливость!»
В альберге Майк заглядывал лишь для получения отметки в креденсиаль. «Формальность, — думалось ему. — Коллекция цветных штампиков один другого краше. Милый пустячок, предмет для предъявления маме».
В кафедральном соборе Сантьяго-де-Компостело выстроились огромная, на час стояния, очередь. Паломникам выдавали официальные сертификаты о прохождении El Camino de Santiago. «Настрадавшиеся» в пути пилигримы предъявляли церковному служителю гармошки своих креденсиалей, и незамедлительно получали долгожданные свидетельства — раскрашенные как титульные страницы средневековых рукописей и скрепленные печатью епархии.
Майк стоял в очереди уже долго, но чем ближе подвигался к заветному окошку, тем сильнее разрасталось в нем сомнение. Зачем ему эта бумага? Заслужил ли он эту награду? Люди впереди и позади него — они старались, выкладывались, терпели трудности дальней дороги и лишения общественных ночлегов; и каждому из них всевышний отмерил испытаний ровно столько, сколько было по силам человеку.
Он свои испытания — вынес ли? Нет! Преисполнившись гордыни, прошел мимо пяти гостиниц в Каминье — а ведь мог снять номер и высушить там одежду, отогреться и продолжить свой путь. Господь не попустил бы, наверняка подбросил бы новых тягот. Ну, хорошо, сел в такси, доехал до Валенсы, там попал в отель и накупил экипировки. Кто мешал вернуться назад и возобновить паломничество? Никто. Но ведь не вернулся…
— Скажите, сеньор, какая причина заставила вас пуститься в El Camino de Santiago?
Пока Майк мучился угрызениями совести, очередь продвинулась, и теперь к нему обращался служитель храма. Собственно, один и тот же вопрос задавали каждому паломнику, и не важно, что отвечал человек: он мог даже просто пожать плечами. Важно, чтобы вопрос прозвучал, а отвечающий — задумался.
— Я увлекся женщиной, падре, — проговорил Майк. — Она бросила меня. Чтобы избавиться от этого чувства, я пришел сюда.
— Удивительно, — доброжелательно усмехнулся священник. — Обычно в церковь идут, чтобы обрести любовь. Но на все воля божья! Раз уж Святой Иаков призвал вас, дабы избавить от любви — значит, так угодно Всевышнему. Не стану спрашивать, утешились ли вы. Скажите лучше ваше имя, чтобы вписать его в документ…
Он склонился над листом, приготовившись писать.
«Утешился ли я? — подумал Майк. — Время покажет… А вот награждать меня грамотой — несправедливо!»
На сей раз, подумав о несправедливости, он не удивлялся, не чертыхался и не раздражался. Похоже, наставление Джима таки укоренилось в душе Майка.
— Не нужно ничего писать, падре. Передайте мою признательность Святому Иакову!
Священник сложил персты и осенил паломника крестным знамением.
— Апостол услышал вас, сеньор. Идите с миром!
Из храма Майк вышел свободным от каких бы то ни было забот и переживаний. Такси домчало его до аэропорта. Ожидая посадки на рейс до Москвы, он связался с Джо.
«Дела? В порядке! Клиент идет косяком, объемы вложений растут, инвестиционные портфели пухнут», — рапортовал управляющий филиалом.
«Мы виделись с Джимом в Назаре. Ты можешь сказать, что с ним случилось? Он изо всей силы толкал меня на путь справедливости», — писал Майк.
«И как, вытолкал? Это его конек. Но не твой. Лично я считаю, что твой путь — это путь воина Света!», — отвечал Джо.
«Да ну вас обоих в болото», — отправил Майк СМС-ку, получил в ответ хохочущий смайлик и отправился в посадочный сектор.
Сидя в самолете, Майк силился уснуть — и не мог. Картина в его сознании то слегка прояснялась, то снова затягивалась туманом сомнений, но не складывалась даже приблизительно. Допустим, от тоски по Джули он избавился. Большей частью… Но этот внутренний голос! Он что, шизофреник, слышащий то, чего нет?