Вот спросите меня, сколько ему лет — и я не отвечу. В Африке думал, как мне. После Килиманджаро понял: больше. Теперь полагаю, он вдвое старше меня. Может быть. Я интересовался у него самого — говорит, не помню. Без намека на улыбку. Врет, конечно. Просто пугать не хочет.
Так или иначе, на следующий день, вместо того чтобы отлеживаться и отпаиваться водичкой после доброй попойки, мы заглянули в Министерство Туризма, растолкали очередь брутальных восходителей, заявившихся в учреждение с рюкзаками и в негнущихся горных ботинках — почему не в стальных кошках? — и получили заветные пермиты. Без официально заверенного разрешения всесильные рейнджеры не подпускают туристов к Аконкагуа даже на пушечный выстрел.
Кроме того, нас предупредили со всей строгостью административного величия. В конторе национального парка каждому из нас в бланк пермита впишут номера мусорных мешков и выдадут собственно мешки, каковые мы обязаны использовать для сбора всех своих оберток, упаковок, использованной туалетной бумаги и — особо подчеркивалось — продуктов, ее загрязнивших.
Утеря мешка — триста долларов штрафа; намеренное уничтожение, а равно и демонстративное игнорирование девайса влечет за собой незамедлительное удаление с территории горного заповедника с возможным привлечением авиатранспорта и средств ограничения подвижности задержанного.
Я думал, шутят и уже намеревался сострить: дескать, русскому запрещать — только стимулировать. Но внутренний голос предостерег меня: кто знает этих деятелей? Возьмут на заметку, приставят рейнджера, и станет нас трое вместо двоих.
К тому же Алекс не улыбнулся и не удивился, выслушав наставление о транспортировке собственного дерьма. Значит, ему уже приходилось как миленькому носить с собой мешочек… Что ж, тогда и я понесу, куда деваться.
Мешок — лишь цветочки. Обязательна каждодневная и неоднократная проверка состояния здоровья в лагерных медпунктах. Если анализ покажет низкую оксигенацию крови, вещал чиновник, рейнджеры примут соответствующее решение и путь к вершине для нас закроется.
В общем, я понял: иммиграционный наплыв немцев в 45-м не прошел для Аргентины даром. Аусвайс и ферботтен рулят!
Алекс немного успокоил меня: такая муштра присуща одной только Аконкагуа. На Охос-дель-Саладо все гораздо гуманнее: там полное безлюдье — если идти со стороны Чили. Именно там мне предстоит проявить свои организаторские способности. То есть проложить маршрут, рассчитать темп, учесть всевозможные траблы, беспроблемно достичь вершины и, что еще более важно, столь же беспроблемно вернуться назад.
Он, Алекс, будет молча и кротко идти позади, не вмешиваясь и не помогая. Если только я не сверну себе шею, свалившись в расселину. Тогда он добьет меня, чтоб избавить от мук. Потому что беспомощных идиотов во Вселенной и так перепроизводство. Людей же, способных к творчеству с максимально глубоким осмыслением создаваемого продукта, остро не хватает.
Мой внутренний голос аплодировал Алексу стоя. Но вырваться наружу я ему не позволил. Что ж, сказал я, поспешим закупить продукты и кое-что из снаряжения. Треккинговые палки, к примеру, раз уж нам предстоит интенсивная ходьба. Закончим восхождение — оставим их рейнджерам для пополнения арендного арсенала.
Алекс согласился, и дальше все пошло настолько последовательно, логично, правильно и вообще как по маслу, что вспоминать скучно и рассказывать не о чем.
На входе в заповедник нам выдали номерные мешки для мусора и органических отходов, а их идентификационные коды нанесли на бланки пермитов. Вещи у нас отняли, погрузили на беззлобных ишаков-переростков и отправили в горы. Нам же расписали подробно и точно, в каком лагере сколько находиться, где именно проходить обязательный медосмотр два раза в день, как пить по четыре литра воды в сутки — и не лопнуть.
И еще велели все время держать (а лучше — и самим держаться) в поле зрения гида. Который в здешних условиях замещает царя и, не побоюсь этого слова, бога. И который вправе любого, даже выточенного из титана, год скакавшего по гималайским вершинам восходителя запихнуть в вертолет и отправить в Мендосу на расправу.
Такой вот ахтунг и хенде хох устроен на подходах к Аконкагуа. О килиманждарской вольнице оставалось только вздыхать! Что я и делал, пока мы три часа шлепали до первого лагеря по невозможной пылюке.
Так и повелось. Добродушные ушастые портеры с мордами, украшенными изысканной вязью сыромятных ремешков и волокнистых веревочек, уносили нашу поклажу все дальше и дальше. Когда нам везло и мы заставали караван на отдыхе, я ликовал: появлялась возможность добыть немного чистых носков и трусов.
В палатках лагерных медпунктов любезные доктора выслушивали наше дыхание, проверяли количество кислорода в крови, мерили давление и пульс, всякий раз советуя нам не налегать на мате — или наоборот, налегать, но только в их присутствии. Мое полузнание испанского не позволяло понять слова врачей точнее.
Каждый день мы с Алексом делали акклиматизационные выходы в горы, и к 18.00 — времени вечернего осмотра — возвращались.
Я изнывал от скуки, проклиная и местные власти, и драконовские порядки, и чертов организм, нуждающийся в неторопливой адаптации; Алекс же — ничего, говорил, так и надо; говорил, молодцы аргентинцы, учись организовывать подъем на гору. И вообще учись как можно больше. Дескать, пригодится.
Этими назиданиями он доводил меня до белого каления. «За-че-е-ем??? — орал мне внутренний голос. — Зачем мне еще чему-то учиться?» Я смотрел внутрь себя с удовлетворением: как будто дело свое я знаю, бизнес организовал неплохо, фирма моя работает как швейцарские часы.
— Пока мы с тобой прохлаждаемся под небом Аргентины, — отвечал я Алексу с металлом в голосе, — дела идут, контора пишет, остаток на моем личном банковском счету растет как бамбук в сезон дождей.
Вместо того чтобы признать факт и согласиться, он подливал масла в огонь моего возмущения. Дескать, успешность твоего бизнеса наполовину случайна, повезло, в струю попал. Организовал ты его наверняка криво, и работает он не благодаря тебе, а вопреки — скорее всего.
Тут мне вспомнилось, что филиал, созданный Джо — пусть и по моим инструкциям — работает действительно лучше московского отделения. Кто знает, почему? Я ведь так и не удосужился побывать у него. Быть может, Джо действительно лучший организатор, чем я. А может, все дело в денежном изобилии тех краев.
Однажды Алекс сказал такое, что я заткнулся надолго, и до сих пор не могу понять, серьезно ли он говорил или шутил.
— Ты, — говорит, — почему не разуешь глаза и не посмотришь вперед? Ты же не знаешь будущего? А вдруг жизнь швырнет тебя в пучину испытаний? И, чтобы выжить, тебе понадобится новый свой мирок сконструировать. Хотя бы маленький — помнишь, в «Людях в черном» котик на шее носил брелок с галактикой внутри? Вот такой хотя бы. Я уж не говорю о чем-то большем. Ты — сможешь?
— А ты, — спрашиваю, — сможешь?
— Конечно! — говорит. — Кто, по-твоему, Голливуду эту вещицу для съемок подогнал?
Задумался я. Хорошо, пускай Алекс зарабатывает, создавая спецэффекты для кино — ну, там, миры всякие, укомплектованные зрелищным контентом, как минеральным, так и органическим. Или даже волновым. Честь ему и хвала, такое и впрямь не каждый сможет. Но я-то тут причем?
— Скажи, — попросил я его тут же, — если мне и в самом деле на роду написано сменить вид деятельности, то зачем ты меня в горы тягаешь? Нет, я понимаю, добра желаешь и все такое — но какая тут взаимосвязь? Как альпинизм связан с креативными способностями?
— Ничего тебе на роду не написано, — пожал он плечами. — Не захочешь — и хоть бутылки собирай да на бояру меняй до конца жизни. Выбор за тобой. Взаимосвязь же простая. Организацию восхождения — особенно самого сложного, одиночного — на экстремально труднодоступную вершину можно уподобить конструированию простенького живого организма. Или созданию минимально сбалансированного мира глубокой пещеры. Или еще чему-то столь же примитивному…