После этого оба наблюдателя решили, что теперь-то уж точно пришел их час. Юра дважды успел обойти грэф и штифт и уже примеривался к дверной ручке, как на ступеньках гостиницы показалась быстро семенящая на высоких каблучках желтоволосая кукла, а вслед за ней — высокая темная фигура в распахнутом пальто. Юра и Захарка едва успели перескочить на другую сторону тротуара, чтобы их не заметил хозяин автомобиля. Ибо, увы, это опять был он.
Чернявый довольно небрежно подсадил даму и, сев за руль, захлопнул дверцу. Они уехали, оставив наблюдателей в полнейшей растерянности. Захарка предлагал идти сразу по домам. Дескать, раз уж Чернявый поехал с такой фифой, то скоро нипочем не возвернется или будет совсем дурак. Юре не нравилось, что говорит Захарка, хотя он может быть, не меньше него понимал, кто эти дамочки, с которыми раскатывает Чернявый. Сам он не стал бы делать ничего похожего. Слишком свежи были в памяти те два, изранивших сердце, томительных дня, когда он втайне от всех предавался сладкой безутешности слез, проливая их вслед смуглой девочке из цирка-шапито. Тогда он дал себе слово больше никогда не смотреть на девчонок так, как смотрел на свою вероломную смуглянку. И вообще, по теперешнему его представлению, автомобиль был настолько священным овеществлением всего прекрасного, что возить в нем каких-то визгливых девчонок было бы верхом глупости. Но в остальном, Захарка наверное был прав: скорого возвращения авто ждать не приходилось.
И все-таки они ошиблись. Не прошло и двадцати минут, как грэф и штифт снова протяжно зарокотал, проезжая по бульварной мостовой. Чернявый подъехал к гостинице уже без пассажирки. Юра ждал, что он сразу же выскочит и уйдет, но водитель почему-то задумчиво откинулся на высокую спинку сиденья и замер. В таком положении он просидел много долгих томительных минут.
Юра старался получше рассмотреть его. Человек, владеющий автомобилем, так же как сам автомобиль, должен был воплощать некий идеал. Тем не менее, первые же выводы, сделанные Юрой после наблюдений за Чернявым, не располагали в его пользу. Во всяком случае, созданный в воображении Юры образ благородного первооткрывателя мало вязался с этим расфуфыренным и беззастенчивым господином. Чернявый сидел, опустив голову, прикрыв глаза. Его лицо было непроницаемо. Когда он переменил позу, подавшись вперед и положив руки на руль, Юре показалось, что он услышал что-то похожее на стон или, может быть, это только так почудилось? Издав этот странный сдавленный звук, Чернявый опустил голову поверх рук, с силой вцепившихся в рулевое колесо, и так сидел тоже довольно долго, пока к нему не подошел швейцар Тимофеев и не сообщил что-то в полголоса.
Чернявый нехотя вышел из машины. Непроизвольно обернувшись к замершим напротив него наблюдателям, не видя их, он прислонился спиной к капоту автомобиля, вытащил портсигар и, не спеша, достал из него тонкую сигару. Швейцар услужливо чиркнул спичкой. Тимофеев, что-то говорил, ворчливо кивая в сторону, где как раз прятались Юра с Захаркой, так что у Юры даже возникло слабое подозрение — уж не о них ли речь. Хотя с чего бы, они ведь всего несколько раз промелькнули вблизи грэф и штифта. Чернявый слушал спокойно, потом тихонько засмеялся и, отбросив едва прикуренную сигару, внятно сказал: «Пустяки». После чего направился к подъезду гостиницы.
Прежде чем он скрылся за дверью, Тимофеев успел подобрать еще дымящуюся сигару и, на ходу засунув ее в карман, догнал щедрого постояльца, очевидно, уже в вестибюле. Тогда Юра успел еще раз обойти машину, а Захарка только-только высунулся из-за кустов, как Тимофеев опять вышел на крыльцо, вероятно, чтобы раскурить без свидетелей нечаянно доставшийся трофей, и тогда же оглушил Юру своим внезапным окриком. Не сговариваясь, оба приятеля припустили со всех ног.
Сегодняшний вечер, в отличие от двух предыдущих, был на редкость спокойным. И надо же было папаше Захарки запереть его в лавке именно сегодня, когда они могли бы, наконец, осуществить задуманное. Сидя на скамейке, бродя по аллее Бульвара, переходя на гостиничную сторону тротуара, Юра непрерывно думал о том, как ему поступить.
Сейчас, когда вот уже два часа автомобиль невостребованно стоит у подъезда, когда вокруг нет ни единого прохожего, и даже Тимофеев показывается намного реже, чем вчера, нужно во что бы то ни стало воспользоваться благоприятной минутой. Нельзя не воспользоваться, потому что другого такого вечера может не быть. И тогда придется выжидать подходящий случай днем — то есть прогуливать уроки. Или — поздней ночью, что еще затруднительней по многим причинам. Ночью почему-то ужасно хочется спать, ночью трудно уйти из запертого со всех сторон дома. Наконец, ночью вообще как-то неуютно себя чувствуешь, как будто невольно ровняешь со всякими бесчестными людьми, которые привыкли обделывать скверные делишки под покровом темноты, а ведь у Юры и в мыслях нет ничего дурного.
В общем, теперешняя возможность, как ни посмотри, редкая и замечательная. Ну и что, что договаривались они прокатиться вместе с Захаркой? В конце концов, Юра не виноват, что у Захарки такой скверный папаша. К тому же, если сегодня у Юры все получится, то, возможно, чуть позже, уже вооруженный опытом вождения, он прокатит Захарку с меньшим риском. Потому как ни крути, а риск не завести автомобиль или не остановить его в нужном месте, очень велик. Не говоря об опасности угодить в лапы Чернявого или кого-нибудь из его дружков. И лучше уж Юре пострадать одному, чем впутывать в свою затею со всеми ее непредсказуемыми последствиями еще и несведущего Захарку.
XX
Чем больше он мысленно рассуждал в таком духе, тем крепче становилась его решимость осуществить мечту в одиночку, прямо сейчас. Завораживающий грэф и штифт делал свое дело. Невозможно было дольше видеть его в каком-нибудь шаге от себя или даже дотрагиваться до его отполированных боков и бездействовать. Оглянувшись еще раз по сторонам, Юра решительно приблизился к автомобилю. От волнения ноги его сделались ватными, руки дрожали, но переливающая через край жажда хотя бы на несколько минут завладеть сказочным сокровищем, пересиливала любое волнение.
Убедившись, что крыльцо гостиницы пустует и кругом ни души, Юра открыл дверцу машины. Сердце прыгало в груди, как воробей в ловушке. Замирая от страха, но уже не подчиняясь власти рассудка, он повернул ключ зажигания, нажал на педаль и, почти опьянев от охватившего его радостного безумства, почувствовал, что автомобиль, громогласно взревел и покорно тронулся с места. Швейцар Тимофеев, выбежав на крыльцо спустя минуту, увидел лишь стремительно удаляющийся темный силуэт. Юра не расслышал ни возмущенных криков, ни запоздалых ругательств.
Навыки вождения были усвоены им, конечно, лишь теоретически, прежде всего благодаря бесценной брошюре господина Венге. Добавив к ним немного интуиции и здравого смысла, Юра легко сообразил, куда нужно жать и как крутить руль, чтобы не вылететь сразу на обочину. Грэф и штфт, не делая скидку на новичка, мчался по пустынному Садовому Бульвару, ускоряясь по мере того, как Юра сильнее вдавливал педаль газа. Несколько минут, пребывая в каком-то нервном ступоре, он просто не мог заставить себя ослабить давление на эту педаль, настолько непослушными стали все его мышцы. Свернув на Дворянскую, он едва не столкнулся с сонным извозчиком, с трудом повернув руль влево, и тем самым уйдя от столкновения.
Фонари авто мигали. В их подпрыгивающих лучах Юра не сразу мог распознать казалось бы изученные вдоль и поперек ухабы знакомой улицы. Уличные фонари не на много улучшали видимость. К тому же, из-за своего маленького роста он должен был все время вытягивать шею, чтобы наблюдать за дорогой через переднее стекло, а удержание рулевого колеса, вопреки его ожиданиям, требовало немалой физической силы, каковой ему явно не хватало. Но Юра был слишком захвачен собственным энтузиазмом, чтобы уделять внимание мелочам. Подумать только, в яви свершилось то, о чем он так долго мечтал. То, что виделось в каких-то далеких снах, стало реальностью — он мчался на новейшей модели австрийского ролс-ройса по кое-как мощеной улице родного Инска. Он — Юра Корабейников!