Основными жертвами браконьеров в Вирунге были два вида лесных антилоп — бушбок (Tragelaphus scriptus) и чернолобый дукер (Cephalophus nigrifrons). Этих изящных животных либо убивали копьями и стрелами, либо подвергали медленной мучительной смерти в капкане или веревочной петле, затягивающейся на ноге животного при малейшем движении.
На территории парка браконьеры и скотоводы живут в примитивных сооружениях — икибугах, — лачугах, возведенных вокруг больших дуплистых пней старых хагений. Браконьеры обычно проводят в лесу по нескольку суток в зависимости от везения, а по ночам у костра, как правило, курят гашиш. Чем крупнее дичь, на которую придется охотиться на следующий день, тем больше требуется гашиша, чтобы набраться храбрости. Когда браконьеры, обычно батва, покидают икибуги и отправляются на охоту, они прячут трубки для гашиша, запасные ловушки, копченое мясо антилопы или принесенную из деревни пищу в глубоких дуплах хагений. А скотоводы свои ибианзи (молочные кувшины) прячут в густых зарослях вблизи икибуг. Я быстро научилась отыскивать эти свидетельства их незаконной деятельности, чтобы отбить у них охоту заниматься браконьерством.
При охоте на мелкую дичь, например антилопу, браконьеры обычно выходят в одиночку или небольшими группами, часто с собаками в ошейниках из шкуры антилопы, к которым прикрепляются самодельные металлические трещотки. Пока охотники ищут след, трещотки набиты листьями. Когда же собаки берут свежий след и отпадает необходимость соблюдать тишину, листья вынимаются и псы приводят браконьеров к жертве.
Сейчас мне трудно сказать, сколь часто при выслеживании горилл на верхних склонах горы Високе до меня вдруг доносились крики браконьеров, подвывание их собак и звуки трещоток. Обычно дичь загоняли до смерти. Иногда такую погоню можно было наблюдать на открытых лугах где-то на 150–300 метров ниже седловины. Бывали моменты, когда я от души радовалась при виде изнемогшего дукера или бушбока, которому на лугу удавалось оторваться от преследователей, прыгая из стороны в сторону, чтобы в подходящий момент нырнуть в спасительную чащу на склонах Високе. Внезапное исчезновение добычи приводило браконьеров и их собак в замешательство, и они начинали метаться кругами по лугу, в то время как жертва пряталась в убежище из кустов ежевики и чертополоха. Я спрашивала себя, настанет ли время, когда присутствие двух палаток и малочисленный персонал Карисоке умерят пыл браконьеров. В первые дни нашей работы браконьеры, размахивая копьями или держа наготове лук со стрелами, как ни в чем не бывало перепрыгивали через колышки моей палатки с той же грацией, что и антилопа, которую они преследовали.
Однажды, незаметно направившись вслед за одной из таких групп, я заметила мальчика, присевшего за деревом и целившегося в бушбока, которого другие браконьеры пытались выманить из густого кустарника. Я схватила его за руку — это оказался десятилетний сын Муньярукико, самого известного браконьера в Вирунге, — и притащила к себе в палатку в надежде, что если у меня будет такой заложник, то удастся договориться с отцом и другими браконьерами. Я собиралась поговорить с ними с глазу на глаз и потребовать, чтобы они прекратили незаконный промысел хотя бы на горных склонах и перестали беспокоить оставшихся немногих горилл. Заложник с удовольствием провел два дня в лагере. Я выпустила его после того, как вместе с другими руандийцами из лагеря он добился от отца обещания прекратить охотиться на склонах Високе. Насколько мне известно, Муньярукико некоторое время держал свое слово. Однако в 1967 году в седловине скопились большие стада слонов, буйволов и антилоп, и она тут же превратилась в охотничьи угодья браконьеров, потому что в результате их деятельности на протяжении многих лет численность этих животных на соседних участках уже была сведена к минимуму. По мере исчезновения животных в нижней части Вулканического национального парка борьба за выживание горилл и прочих видов, обитающих в седловине, свелась в основном к разработке некоторых мер против браконьерства.