Горин сел на диван, попытался смахнуть с обивки прилипшие шерстинки. Но те насмерть пристали к винно-красному велюру.
Наташа избегала смотреть в сторону Горина, сначала проводив взглядом пая, потом рассматривала игрушки на ёлке...
Молчание стало неловким, повисло в воздухе, мешая думать, дышать. Наталья мысленно обругала себя слабовольной дурой. Горин внимательно рассматривал гостью. Любовался, как любуются красивой вещью, изящной статуэткой на каминной полке. Рассматривал, и не видел... Он никогда не звал её на базар за ёлкой, в магазин, в кино, вообще, никуда... А Наташа всегда делала вид, что так и должно быть. Что совершенно необязательно звать любовницу куда-то кроме кровати.
Однажды, Горин пришёл на работу со сломанной рукой - катался на коньках с дочерью, в тот день Наталья поняла - никакого романа у них нет, и не будет. Она всё выдумала, а Горин просто не стал ей мешать.
Волоски на левой брови смешно взъерошились, смялись, и Наташа, шагнув к Горину, лёгким прикосновением пригладила их, провела пальцами по исчезающему отпечатку на виске и, тяжело вздохнув, склонилась к нему. Нырнула в омут, прикрыв глаза.
От него горько пахло табаком и одеколоном, а обветренные губы так привычно ответили на поцелуй, что захотелось плакать. Руки привычно обняли за талию, привычно погладили спину, привычно потянулись к пуговицам... Наталья оторвалась от Григория, посмотрела в его глаза, отвернулась и стала раздеваться.
Всё-таки Инга не права. Опыт значит многое, и порой даже говорить не надо, чтобы понять суть. А суть в том, что в какой-то момент придётся свернуть с тупикового пути.
Но не сейчас.
Горин неторопливо снял с себя свитер, домашние штаны, взял Наташу за руку и мягко, но уверенно потянул к себе, чуть не уронив затерявшуюся в мыслях женщину. Она ухватилась за его плечо и легонько толкнула мужчину, опрокидывая на спину, забираясь сверху.
Гриша хотел что-то возразить, но Наталья прижала к его губам пальцы.
- Не надо. Я сама.
Она решила, что сегодня будет эгоисткой, и потому не стала торопиться.
Она дразнила, чуть шевелясь, даря иллюзию того, что вот-вот - и он проникнет в неё... Но нет. Он гладил её бока и бёдра, играл с по-девичьи упругой грудью. Целовал полные губы, смазывая яркую помаду.
Наконец, видящая упёрлась в его грудь одной рукой, придерживая второй волосы на затылке, неторопливо опустилась и застыла, привыкая к ощущению наполненности. Потом двинулась вперёд - ладони на бёдрах толкнули её обратно.
Он хотел двигаться в своём ритме. Она - в своём. Чуть медленней, чуть плавней. Руки убрать, увести за голову - словно сковать, пленить мужчину, словно не она сама пленилась им...
Закрыть глаза, чтобы не видеть этих глаз, мшистой зелени в золотых искрах.
И раз не любят её душу, то пусть любят её тело в последний раз. Почему в этом холодном разуме не нашлось ей даже крошечного уголка?
- Почему? - выдохнула видящая и открыла глаза.
Ей достался дар видеть многое. Кроме одного...
Гриша понял. Сырой лесной мох, фонтан золотых искр.
- Я не знаю.
Ну и пускай. Завтра, Наталья сможет об этом думать. Завтра, она скажет себе, что нельзя так себя не любить. Нельзя настолько обесценить...
Сегодня хорошо и так...
Она успела первой и не стала превозмогать усталость, доводить его до точки - соскользнула, легла рядом, лениво наблюдая за ним.
Пай пришёл, уложил тёплую тушку под бок и заурчал - совершенно по-кошачьи, и стало так уютно, словно в детстве, когда приходила маленькая старая кошка, чтобы убаюкать девочку Наташу. Но сейчас Наталья не хотела засыпать, обманываться иллюзией родного дома.
Этот дом не станет ей родным.
- Можно, я возьму его с собой? - хриплым голосом спросила Наталья.
Григорий, казалось, уже задремавший, приоткрыл один глаз и покосился на неё.
- Ты ему нравишься больше, чем я. Забирай.
Она поднялась и стала медленно собираться. Мышцы ещё сводила приятная истома, но разум убеждал поторопиться уйти отсюда. Пока не сломалась последняя опора их общего моста.
Он, так и не потрудившись одеться, помог собрать вещи пая, проводил видящую до дверей и поцеловал на прощание.
Разревелась Наталья уже в машине. Ревела как маленькая, в голос, размазывая по щекам остатки макияжа, утыкаясь лбом в обод руля.