Немцы изменили само лицо города. Они уничтожили почти две сотни прекраснейших бронзовых статуй — отправили в Германию для переплавки в снарядные гильзы.
Архитекторы «трудовой организации» ТОДТ поставили свои монументы, возможно, менее эстетичные, но производящие больший эффект. В тротуары Парижа было вдавлено около ста бетонных ДОСов. Их уродливые формы взбугрили лицо города словно россыпь бородавок.
На площади Оперы перед плетеными стульями «Кафе де ла Пе» повырастали, словно бобовые черенки, пучки белых дощатых указателей. Их усеянные черными буквами стрелы показывали немецким водителям такие негалльские направления, как «DER MILITARBEFEHLSHABER IN FRANKREICH», «GENERAL DER LUFTWAFFE», «HAUPTVERKEHRSDIREKTION PARIS». В то лето добавился еще один. Его надпись вселяла надежду в проходивших мимо парижан: «ZUR NORMANDIE FRONT»[3].
Никогда ранее широкие бульвары города не были так пустынны. Автобусы не ездили. Такси пропали в 1940 году. Немногие водители, которые оказались достаточно везучими или достаточно покладистыми, чтобы получить на машину немецкий аусвайс, вместо топлива использовали дрова. Эти переделанные машины назывались «га-зоженами»; приводящие их в движение дрова сжигались в бельевых баках, прикрученных к багажнику.
На дорогах господствовали велосипед и лошадь. Велосипед даже заменил такси. Некоторые водители превратили свои машины в фиакры: разрезали пополам и оставляли лишь половину с сиденьем, которая балансировала на задних колесах. Их называли «вело-такси». Водители буксировали их с помощью велосипеда. На случай срочной доставки существовали супервело-такси, влекомые четырьмя ездоками. Самый быстрый экипаж принадлежал ветеранам «Тур де Франс» — знаменитых французских велогонок. Большинство этих маршруток на людской тяге имели названия. Наиболее популярным было «LES TEMPS MODERNES»[4].
Метро не работало с одиннадцати до пятнадцати по рабочим дням и все субботы и воскресенья. Вечером оно закрывалось в 23 часа. Комендантский час начинался в 24 часа. Если немцы ловили парижанина после комендантского часа, его отводили в комендатуру фельджандармерии (военной полиции), где он проводил ночь, наводя глянец на сапогах. Плата за опоздание на последний поезд метро могла быть выше, если в ту ночь бойцами Сопротивления был убит немецкий солдат. В этом случае расплата наступала перед дулами винтовок. Немцы любили выбирать жертвы для карательных расстрелов среди нарушителей комендантского часа.
Три дня в неделю в уличных кафе города не продавалось спиртное. Вместо этого подавали отвратительный эрзац-кофе, получивший название «национальный кофе». Его делали из желудей и турецкого гороха.
Париж плохо снабжался газом и там почти не было электричества. Хозяйки научились готовить над сваренными вместе десятигаллонными бидонами, называемыми «плитка-44». Как топливо использовали клочки газет, скомканные в крохотные шарики и смоченные водой. Так они горели медленнее. Как говорилось в рекламе одного из универмагов, с помощью газеты в 6 страниц литр воды можно было вскипятить за 12 минут.
Но прежде всего Париж был городом голодным. Он превратился в самую большую в мире деревню: каждое утро просыпался под пение петухов. Они возвещали о наступлении рассвета с задних двориков, с крыш, с чердаков, из неиспользуемых спален и даже чуланов, короче, отовсюду, где миллионы голодных жителей города находили несколько футов для их разведения. Это был город, в котором мальчишки и пожилые женщины каждое утро пробирались в парки, чтобы срезать несколько запретных травинок для своих кроликов, живущих у них в ваннах.
В тот август парижане получали по карточкам два яйца, 3,2 унции растительного масла, 2 унции маргарина. Норма на мясо была так мала, что, как шутили в то время, его можно было завернуть в билет на метро, конечно, если билет не был использован, иначе мясо может вывалиться через дырочку, проколотую компостером. В меню большинства парижан входила преимущественно брюква — разновидность турнепса, — которой раньше кормили скот.
Для тех, у кого водились деньги, существовал черный рынок. Обед на четверых стоил 6250 франков. (Секретарша в то лето зарабатывала 2500 франков в месяц.) Яйца стоили 40 центов штука, масло — 10 долларов фунт. Тем, у кого денег не было, оставалось сесть на велосипед и ехать за 20, 30 или 40 миль в сельскую местность в поисках крестьянина, продающего цыпленка или пучок овощей. Это был единственный способ растянуть карточный рацион.