Боже мой! Еще одним пьяницей и мазуриком у меня в городе больше стало.
Зря я поспешил с пересылкой Коронотовой в Иркутск, — пробубнил Киреев, — возможно, появление ее мужа помогло бы следствию.
Вам, Павел Георгиевич, связи с подпольщиками в каждом мерещатся, — сказал Маннберг, — вы скоро и Ивана Максимовича подозревать начнете на том основании, что у него служит нянькой мать Коронотовой.
Ивана Максимовича я подозревать не начну, — внушительно проговорил Киреев, — то, что я сказал, относится не к политическому, а ко второму делу Коронотовой — к убийству ею своего ребенка. Что же касается няньки, не думаю, чтобы Ивану Максимовичу было приятно держать такую женщину у себя в доме.
Она будет уволена, — хмуро пообещал Иван Максимович.
Весь этот разговор усугубил его мрачное настроение. Он с досадой подумал, что ведь знал же раньше, кем приходится Клавдее Порфирий и эта… как ее?., арестованная, но очень уж характером да и лицом понравилась ему Клавдея. А теперь история с ней похуже, чем с Анюткой, получается. Положительно не везет на прислугу.
Баранов вдруг встал, энергично сжал кулак, повертел им у себя под носом и, размахнувшись, опустил как бы на голову воображаемого противника.
Бить! — выразительно сказал он и, пинком отбросив загнувшийся угол ковра, отошел к окну.
Кажется, я против воли своей всех расстроил, — тоном глубокого огорчепия проговорил Маннберг. — Павел Георгиевич, придется вам исправлять.
Всегда, так сказать, приходится мне, — Киреев снисходительно улыбнулся.
Вам отлично удаются романтические импровизации, — продолжал Маннберг, кося уголком глаза на Киреева, — только, к сожалению, не… в личной жизни.
Которой вы, так сказать, и вовсе не знаете.
Но в эту минуту словно что свыше осенило Баранова — он изо всей банки плеснул зернами в голубей и, засунув руки в карманы, морской походкой, вразвалочку, вернулся к своим собеседникам. Сел на диван рядом с Иваном Максимовичем, сильной рукой обнял его за плечи и давнул так, что у того перехватило дыхание.
Нашел, Иван, отличное средство, — шепнул в самое ухо Василева Баранов и поощрительно бросил Кирееву: — А ну, давай, давай, что там знаешь, выкладывай.
Киреев еще поломался немного, но потом, хотя и с кислой миной, заговорил:
Романтики, так сказать, в этой истории действительно хоть отбавляй, и к тому же глупость, исходящая…
За нумером икс, игрек, дробь, два нуля, совершенно секретно… — пощипывая кончики усов, пробормотал вполголоса Маннберг.
Глупость прежде нас на свет родилась, — афористично изрек Баранов, заметив, что Киреев запнулся. — Валяй дальше.
Вчера в кабинет ко мне ворвалась женщина, — сердито насупив брови, продолжал Киреев, теперь уже явно стремясь изложить свою историю как можно короче, — красоты, так сказать, изумительной…
Потому вы сразу и не выгнали ее, как сделали бы со всякой другой женщиной, — пояснил Маннберг.
Густав Евгеньевич!
Молчу.
Охранники ее не пускали, но она, так сказать, раскидала их всех. Представляете женщину: глаза сверкают, румянец во всю щеку, платок на плечах, волосы распустились, вся в так называемом порыве. Начинается странный разговор. Оказывается, она пришла ко мне, чтобы я арестовал ее и направил в Горный Зерентуй по этапу. Была в полиции, в тюрьме, в суде, и ей везде вполне закономерно отказывали. Просьба сумасшедшей, хотя женщина вполне здорова.
Конечно, это сумасшедшая, — не выдержал Иван Максимович.
Не торопитесь с выводами. Обратите внимание, так сказать, на логику женщины. Ей надо быть в Зерентуйской каторге, быть с любовником своим вместе, но как попасть? — Киреев обвел всех взглядом. — Как попасть туда? Документов о состоянии в браке с преступником у женщины пет, доказать, что она невеста или, так сказать, хотя бы любовница его, ей самой тоже нечем, а, по словам ее, преступник этого не подтвердит.
Черт знает что! — воскликнул Баранов. — Вот и не верь после этого в любовь!
…Значит, ей остается один выход: самой стать преступницей и затем выпросить себе именно Зерентуй, а не что-либо иное. Но чтобы стать преступницей, надо совершить соответствующее преступление — уголовное или государственное. Женщина решила, что уголовницей она стать не сможет, и пришла спросить у меня совета, как стать государственной преступницей. Я прошу, господа, не смеяться, мне во время этого разговора не было смешно… Повторяю, женщина красоты изумительной принимает на себя любой позор ради единственной цели — быть вместе с любовником. Глупее этого с ее стороны ничего не придумаешь, и тем не менее я испытывал к женщине так называемое уважение. Мы разговаривали долго, и я ей помог.