Они жили на тесном наделе, но потом не стало и его. Оказалось, что хозяин этой земли кто-то другой. Кто он — его и в глаза не видели. Привезли из губернского города бумагу, пригнали команду солдат и всему селу приказали съехать с обжитого места. Всему селу!.. Куда? Куда угодно. Выбор широк. Можно на север, на юг, на восток или на запад — на все четыре стороны света, а вернее всего: лечь в землю, там, где стоишь.
И тогда всем миром поднялись на селе люди, и руки их потянулись к железу…
Но после этого одни, опутанные веревками, ушли за телегами до ближнего острога, а потом… Кому какое дело, что стало с ними потом! Других приютил город. Надолго ли только и с лаской ли? А третьи пробрались за Урал, сюда, в Сибирь, в эти необъятные шири, где молочные реки текут в кисельных берегах, где на березах растут и зреют печеные пшеничные калачи.
В семье было пять человек — трое остались на отнятой у них земле, скосила болезнь, мертвым нашлось по три аршина земли; оставшиеся двое — муж и жена — пошли искать счастливую землю, свою землю.
То вдвоем только, то смешиваясь с потоком переселенцев, пострадавших от безземелья и недородов, они упрямо двигались на восток. Брели среди лоскутных крестьянских полей, где каждое, разбежавшись, можно было перепрыгнуть, и знали: у каждого лоскутка есть хозяин, и лишнему человеку на нем устроиться негде. Шли, пересекая помещичьи пашни, привольно раскинувшиеся на самых лучших угодьях, и знали: земли свободной здесь очень много, но им, Еремею и Дарье, места здесь нет. На севере, на юге, на востоке, на западе — куда ни пойди, везде чужая земля. И только пыльная дорога была их землей, она принадлежала каждому, кого гнала нужда в поисках куска хлеба…
Словно море, открылись перед ними равнинные степи Сибири, нетронутая целина…
Им говорили: в Сибири помещиков нет, бери себе земли всяк кто сколько хочет. Помещиков здесь действительно не было. Но были земли царские, кабинетские, и поселиться на них Еремею и Дарье было нельзя. А все остальное занято. Занято! Земли нет. Только для себя, а не для пришельцев. Ступай дальше. Дальше. Вглубь. В глушь! В тайгу! В горы! Иди к Ледовитому океану. Ступай на Сахалин, на Камчатку. Ступай хотя к самому черту в преисподнюю, но только мимо пройди!.. В предгорьях Саян для вашего брата нарезано много участков. Отличные, богатые участки! На них несеяно родится.
Земля, земля, мать-кормилица! Бескрайная, беспредельная. А места человеку на ней нет, везде он лишний… Не трожь! Мое! А ты ступай в предгорья Саян, на отличные, богатые земли, руби, вали дремучий лес, выворачивай пни, камни, высушивай трясины…
Земля, земля! Почему ты одним мать, а другим — злая мачеха?
Дарья присела у дороги. Заплакала Лейка, попросила есть. Дарья расстегнула кофту, дала ребенку грудь; молока было мало.
«Исходилась я вовсе, — подумала Дарья. — Как выкормлю ребенка?»
Она обвела взглядом цветущее ржаное поле. Это поля самого Черных. За ними крутой склон к ручью, заросшая ельником падь, а поднимешься снова в гору, пересечешь небольшой лесок — там высокая сухая грива. Соседский Захарка подсказал ей: ничейная земля. Через ручей мост наводить никто не хочет, хватает людям пашен и здесь. Спасибо мальчишке за добрый подсказ…
Позади часто зацокали копыта лошадей. Дарья повернулась. Вершие ехали Черных и Петруха. Сытые бока коней лоснились от пота. Черных натянул поводья.
Все ходишь? — спросил он и потрепал коня по красиво выгнутой шее. — Все ищешь? А ищут то, что потеряно. Не теряла — и не найдешь.
Найду, — твердо сказала Дарья и отступила с обочины, чтобы конь Петрухи не ударил копытом девочку, — найду. Не много мне надо. Только слово свое вы сдержите.
За ручей, поди, метишь? — Черных показал пальцем вперед. — Нету.
Найдется, — уверено проговорила Дарья, — я знаю.