— Смотри, Джей голову по случаю помыл, — отметил Айзек, и теперь Джей точно его услышал. Айзек, вероятно, потому и не заговорил про голову сразу — ждал, пока Джей подойдет.
— Натан, у тебя Айзек шутит, — пожаловался Джей, глаза его сияли, а голос возбужденно дрожал. Он был горд собой и чудовищем, которое сотворил. Гребаный Франкенштейн. Или как там звали того, из сказок про монстров.
— Айзек не шутит, — поднял палец Айзек, — Айзек констатирует.
— Ну, как вам? — спросил Джей, остановился в шаге от них, обернулся к Моби.
Натан рассмотрел левый бортовой номер на люльке. Ровненький, красивый, будто всегда там был.
— Документы на эту херню у тебя есть? — деловито уточнил у Джея.
Тот тут же протянул ему три айдишки. Корочки были теплыми: Джей сжимал их в ладони, ожидая вопроса.
— Ого, — хмыкнул Натан, открывая их по очереди и бегло изучая. — Ты смотри! Я все еще капитан. А ты у нас… Пилот, значит… Как-как? Джейкоб?
Натан поднял взгляд и насмешливо уставился на Джея. Странно впервые узнавать чье-то имя, когда уже не первый год называешь его иначе. И звучит это имя глупо. И совершенно человеку не подходит.
— Отгребись, — обиделся Джей и выдрал айди из рук. — Тебя имя мое заинтересовало? Не Моби?
Натан снова покосился на вершину холма. Опознать в новой машине Моби было еще сложнее, чем смириться с новым именем Джея. Тут все было наоборот: название прежнее, дирижабль — совсем другой. Натан ни за что на свете не узнал бы в этой сияющей байде своего кита. И все же это был он. Нет, сам Натан ничего не чувствовал. Но Джей смотрел на машину так, что сомнений остаться не могло: это Моби.
Его Моби.
— Просто имя дурацкое, — пояснил Натан, вновь уставившись Джею в глаза.
— Мать говорила, что библейское, — тот пожал плечами. — Правда, хрен его знает, что это значит.
— Книга такая была, неуч, — сообщил Натан. — Список правил, чего делать нельзя. И думается мне, ты все эти правила к херам нарушил еще во младенчестве.
— А мать знает, что ты здесь? — неожиданно спросил Айзек. — В нескольких километрах от ее дома? Что ты вообще жив?
— Думаешь, ей это интересно? — выгнул бровь Джей.
— Это семья, — напомнил Айзек, — семью надо ценить, если она есть. Поверь мне.
— Оценил уже! — фыркнул Джей. — Тоже еще во младенчестве. Как раз, когда все правила нарушал. И после того. Долго еще ценил. Наценился. Не хочу больше.
— Ну и придурок же ты, — покачал головой Натан и добавил. — Джейкоб.
— Идите в жопу! — возмутился Джей. — Я вам тут Моби привез, новый корабль с новыми документами, а вы...
Отмахнулся и направился к дирижаблю.
— А я говорил, — сообщил Айзек.
И Натан впервые не понял, что именно и когда он говорил. Но решил не уточнять.
Вместо этого зачем-то оглянулся туда, где стояли дома. Место, где вырос Джей. Место, где вырос Эндрю. Домов отсюда видно не было, но Натану все казалось, что сейчас к ним придут люди. Что будут кричать, может, даже тыкать оружием. Что будут требовать Джея и компенсацию.
Люди обросшие, огромные — это у них генетическое, как уши у Айзека, — небритые и годами немытые. От них всегда несет перегаром, они всегда хотят компенсацию, норовят начать драку и вгрызться тебе в горло. Руки у них мозолистые, под ногтями — черное, на грубых ботинках налеплена грязь. Налеплена так, что кажется, будто это не ноги вовсе — это корни, которыми они вросли в землю.
И страстно ненавидят любого, кто посмеет от земли оторваться.
Натан прекрасно понимал нежелание Джея показываться им на глаза. Но мать думает, что он погиб. А мать — это ведь важно. Насколько помнил Натан. И вряд ли смог бы себе признаться в том, что на самом деле ему почему-то хочется, чтоб Джей вернулся домой и там остался.
Странное желание примерно того же свойства, как тогда, в скалах, когда Натану очень хотелось никогда его не найти.
***
Потом Натан понял, что попросту заранее чувствовал, в какую жопу Джей попадет и его вместе с Айзеком за собой затащит. Это у него, можно сказать, хобби. Хотя, если совсем начистоту, виноват не Джей — сам Натан. В конце концов, он старший. И в конце концов, все еще капитан. Джей только сделал из Моби нечто сверхъестественное. Но именно Натан должен был понять, что ничто сверхъестественное в этом мире не может просуществовать сколь-нибудь долго и при этом безнаказанно.
Странно еще, почему Айзек об этом не предупредил. Понятное дело, его не слишком волнуют вопросы людского бытия. Но это же такой повод, чтобы потом заявлять: “А я говорил!”.