Джордж Локхард
Горизонт событий
Пролог
Шевелиться нельзя. Что происходит там, внизу? Неважно. Любое движение, стук сердца, даже неосторожный взгляд означали гибель. Застыть, обратиться в тень, в камень, в растение — других мыслей у нее не осталось. Отчаяние, боль, горечь утраты, тоска, одиночество, даже страх, все отступило в такие глубины сознания, что на поверхности не осталось ничего. Она стала оболочкой, сухой, мертвой, неподвижной. Оболочкой для единственной мысли: шевелиться нельзя.
Время тянулось, как черный бесконечный туннель. Где-то вдали, за окном — в другом мире — солнце готовилось ко сну, теплый ветерок ласкал аккуратные клумбы и живые изгороди, скользил по идеально подстриженной газонной траве, будто конькобежец на показательных выступлениях. Как там хорошо… Но шевелиться нельзя. Медленно, слишком медленно, день угасал.
Шум внизу давно стих, но она знала, как обманчива бывает тишина. Далеко-далеко, в конце длинного белого коридора, на стене висели часы; каждую полночь они издают негромкую мелодичную трель. День за днем, месяц за месяцем ее приучали реагировать на этот звук. Едва пробьет полночь, подсознание прикажет телу выйти из транса. Вновь заработает сердце, кровь согреется и тепловые сканеры сообщат о появлении живого существа там, где еще минуту назад никого не было. За тот короткий миг, пока сонные охранники будут поворачиваться к экранам, она надеялась пересечь коридор.
Щелчок: рабочий день кончился, и люминесцентное освещение погасло во всем здании. Остались лишь тусклые аварийные лампы. Цифры на электронных часах в конце коридора озаряли сумрак зловещим зеленым светом. Оставалось четыре часа.
Два часа. Густая, давящая тишина царила повсюду. В целях безопасности, на ночь весь комплекс герметически запечатывали, вентиляционные пути перекрывались, кондиционеры и окна блокировали бронещитками. Секретная служба редко давала гарантии, что проникнуть на объект без включения тревоги невозможно; здесь такую гарантию дали.
Час. Целый час… Почему брат не стал защищаться? Ведь он мог. У него был шанс, даже лучше чем у нее сейчас! Но брат всегда отличался холодным и четким мышлением, не то что она, эмоциональная глупышка. Шанс спастись стоит недорого, если за ним последует тотальная охота и верная смерть для обоих. Брат сотни раз объяснял ей это, и все равно… С ним будто погибла большая часть известного ей мира. Как больно…
Боль! Она вновь начинала чувствовать боль и горечь утраты! Это означало преждевременное окончание транса. Активность мозга стремительно нарастала, еще чуть-чуть, и организму придется запустить сердце, чтобы не погибнуть.
Нет. Так нельзя. Она не имеет права. Ради брата. Ради будущего. Боли нет. Шевелиться нельзя. Ресурс ее выносливости еще далеко не исчерпан, она выдержит. Осталось всего десять минут до полуночи.
Пять минут.
Минута…
Часы на стене издали негромкий мелодичный сигнал, и в тот же миг время с грохотом возобновило свой бег. Она судорожно втянула воздух, чувствуя, как сердце разгоняется почти до предельного, смертельно опасного ритма. Холодная кровь с такой скоростью рванулась по жилам, что на миг перед глазами все потемнело. Жестокая боль в оживающем теле впилась миллионами игл в каждое нервное окончание.
Но времени страдать уже не было. Три секунды, внушал ей брат. Всего три секунды. Первая — чтобы выйти из транса, вторая — вложить все силы, без остатка, в рывок по коридору. Если к исходу третьей секунды не достичь слепой зоны теплосканеров, включится тревога.
Сигнализация сработает в любом случае, но — лишь на десятой секунде, поскольку, утратив цель, сканеры должны пройти самодиагностику. Человек мог бы решить, что движение ему померещилось, но компьютеры галлюцинациям не подвластны, а потому, едва убедившись, что приборы в порядке, бесстрастная машина включит тревогу.
Рывок удался. Судорожно дыша и корчась от боли в перенапряженных мышцах, она застыла за красивой алюминиевой кадкой с громадным кактусом. Земля в кадке служила отличным экраном от теплосканеров, проектировщики защитной системы этого не учли. Именно здесь начинался путь на волю, который долгие месяцы готовил брат…
На краткий, неуловимый миг она позволила себе зажмуриться от боли. Учитывая обстоятельства, это был настоящий подвиг. Но мгновение слабости прошло; вновь ожили вызубренные до полного автоматизма процедуры. Прижавшись спиной к прохладному алюминию, она зажмурилась и мысленно нащупала скрытую в земле капсулу.
Последний рубеж — теперь все решала удача. Если прибор, дистанционно собранный по крупицам и ни разу ранее не включавшийся, подведет…
Не подвел. Ощутив, как по телу струятся потоки жидкого металла, истекавшего прямо сквозь алюминий, она не удержалась от счастливого вздоха. Брат, брат… Какие же гением ты был…
До включения тревоги оставалось целых две секунды, когда поток призрачной стали иссяк. Теперь беглянку с ног до головы покрывал тонкий слой сверкающей золотистой субстанции, напоминавшей ртуть. При контакте с воздухом, этот металл быстро окислялся и терял свои полумистические свойства, но несколько минут в запасе имелось. Терять их не стоило.
Последний раз вдохнув стерильный воздух комплекса, она зажмурилась и напряглась, вызывая на коже электрический заряд. Аморфный металл, покрывавший ее тело, послушно забурлил мириадами микровихрей и беглянка беззвучно провалилась в бетонный пол.
Метрах в сорока под фундаментом комплекса тянулась огромная связка кабелей. Вдоль них легко добраться до ветки метро, а там…
Там видно будет, подумалось ей.
Глава 1
Отблески фонарей, проносившихся снаружи, ритмично озаряли стены сквозь забранные решетками отдушины под потолком. Вагон мелко вздрагивал на каждом стыке. Ветер гудел уныло и равномерно, его безрадостную песню лишь изредка нарушал скрип старых досок. От вони воздух казался густым.
Элджи старался не думать о запахе. В угол, где проржавевшие насквозь листы обшивки пропускали свежий воздух, он натаскал со всего вагона клочки более-менее чистого сена и устроил себе уютное местечко. Холод его не пугал, за последние недели шерсть изрядно отросла и посветлела. Как у волка зимой, думал иногда Элджи.
Путешествие близилось к концу. Шесть — или семь? — месяцев потрачено впустую. Слухи слухами, а все же… Элджи упрямо сжал коготки. Нет, даже мизерный шанс того стоил. Конечно, он не ожидал разбить самолет в первую же неделю поисков, но, так или иначе, все опасности уже позади. В очередной раз ему удалось выжить и вернуться домой вопреки всему миру. Такими темпами, глядишь, скоро можно будет отправляться в экспедиции вовсе без оборудования… Да и о потерянном времени жалеть незачем. Если Элджи хоть что-то понимал, а понимал он немало — времени было вдоволь. Куда больше, чем идей, на что его тратить.
Вздохнув, Элджи подтащил к себе рюкзак и вытащил последний кусочек колбасы. Ему вовсе не хотелось есть, но заняться было решительно нечем, а еда могла скоротать хоть несколько минут… Прежде, чем вновь застегнуть рюкзак, полюбовался на картинку, украшавшую изнанку клапана.
— Наступит чудное мгновение, и предо мной явишься ты, — грустно шепнул Элджи. — Исток мечты и вдохновения, звезда любви и доброты…
Ласково коснувшись фотографии, он вздохнул, застегнул рюкзак, уселся на хвост и, угрюмо глядя в пол, принялся жевать колбасу.
Сорок лет назад, думал Элджи, здесь все было по-другому. Сорок лет назад к железной дороге нельзя было даже подойти без пропуска, а люди верили в важность своей работы. Без разницы, чем они занимались — всякая работа была важна, и деньги служили простой наградой за труд, а не целью любого труда… Да, сорок лет назад Элджи едва ли осмелился бы предпринять столь рискованное путешествие поперек всего континента. И уж точно не сумел бы вернуться после гибели самолета на самом дальнем участке маршрута.
Впрочем… Он ведь был на сорок лет моложе. И пусть тело с тех пор совершенно не изменилось — сорок лет жизни отпечатались в памяти. А что будет еще через сорок лет? А через сто сорок?