В общем, Мадлен неустанно находила достоинства в своем решении.
Так Андре поселился в верхнем этаже особняка семьи Перикур.
Маленькому Полю эта идея очень понравилась, потому что он уже представлял, что у него появился товарищ по играм. Ему пришлось разочароваться. Хотя в первые несколько недель все было хорошо, Поль выказывал все меньше и меньше энтузиазма. Мадлен уговаривала себя, что никто не любит латынь, французский, историю и географию, все дети таковы, к тому же Андре очень серьезно относился к своей работе. Постепенный спад интереса Поля к частным урокам не ослабил энтузиазма Мадлен, которая находила в своей затее довольно много положительного – для нее надо было лишь незаметно подняться на два этажа или иногда спуститься – для Андре. Так что очень скоро в доме Перикуров эта связь перестала быть тайной. Слуги развлекались, корча слащавые гримасы и имитируя шаги хозяйки, крадучись поднимающейся по черной лестнице. Когда они изображали спускающегося Андре, то пошатывались от усталости, и в кухне не умолкал смех.
Для Андре, который мечтал о карьере литератора, воображал, как станет журналистом, опубликует первую книгу, потом вторую, получит крупную литературную премию, положение любовника Мадлен Перикур представляло бесспорный козырь, однако это жилище наверху, прямо под комнатами прислуги, казалось ему невыносимым унижением. Он замечал, как прыскают со смеху горничные, как снисходительно улыбается шофер. В каком-то смысле он был таким же, как они. В его обязанности входил секс, но он все же был обязанностью. То, что было бы престижно для светского танцора, для поэта было унизительно.
Так что следовало как можно скорее покончить с этим позорным положением.
Вот почему в тот день он чувствовал себя таким несчастным – похороны Перикура должны были стать для него значительным событием, потому что Мадлен пригласила Жюля Гийото, главного редактора газеты «Суар де Пари», и собиралась попросить его заказать Андре заметку о похоронах отца.
Представьте себе – большая статья на первой полосе! В самой продаваемой парижской газете!
Андре вот уже три дня жил этими похоронами, он несколько раз прошел пешком по пути следования катафалка. Он даже заранее написал об этом целые абзацы: «Отягчающие похоронную колесницу бесчисленные венки придают ей величественный вид, наводящий на мысль об уверенных и могущественных поступках, признаваемых за этим гигантом французской экономики. Одиннадцать утра. Похоронный кортеж вот-вот тронется с места. В первой машине, раскачивающейся под тяжестью знаков почтения, можно различить…»
Вот ведь повезло! Если бы статья удалась, возможно, его бы приняли в газету… Ах, достойно зарабатывать себе на жизнь, освободиться от оскорбительных обязанностей, которыми он связан… Более того – добиться успеха, стать богатым и знаменитым.
А этот несчастный случай все разрушил, отбросил его на исходную позицию.
Андре упорно смотрел в окно, чтобы не видеть закрытые глаза Поля, залитое слезами лицо Мадлен и Леонс, суровую и напряженную. И все увеличивающуюся лужу под ногами. Сердце его разрывалось от сочувствия к мертвому ребенку (или почти мертвому, потому что жизнь оставила тело и под пропитавшимся кровью шарфом дыхание уже не различалось). Но поскольку он думал и о себе, обо всем том, что только что исчезло, о своих надеждах и ожиданиях, об этой упущенной возможности, то вдруг расплакался.
Мадлен взяла его за руку.
В итоге оказалось, что на похоронах остался лишь один член семьи – Шарль Перикур, брат усопшего. Его наконец обнаружили около крыльца в окружении «гарема», как он называл свою жену и двух дочерей, его нельзя было назвать утонченным человеком. Он полагал, что его жена Ортанс недостаточно любит мужчин, чтобы рожать сыновей. У Шарля было две засидевшиеся в девушках дочери – с тощими ногами, узловатыми коленями и прыщавыми лицами. Они постоянно хихикали, отчего им приходилось прикрывать ладонью ужасные зубы, приводившие в отчаяние их родителей. Как будто при их рождении обескураженный бог бросил каждой в рот горсть зубов. Врачи пребывали в растерянности – следовало либо все вырвать и сделать им вставную челюсть, либо они обречены всю жизнь жить, прикрываясь веером. Потребовалось бы немало денег на стоматологическую клинику или на приданое, которое заменило бы им красоту. Этот вопрос преследовал Шарля как проклятие.
Выпирающий живот, потому что половину своей жизни он проводил за столом, зачесанные назад давным-давно поседевшие волосы, грубые черты лица и выдающийся нос (признак целеустремленных людей, как он сам подчеркивал), пышные усы – вот портрет Шарля. Добавьте к этому, что он уже два дня оплакивал кончину старшего брата, поэтому лицо у него покраснело, а глаза опухли.