Надежда Ивановна, удивленная происходящим, только улыбалась. Соков начал читать стихотворение. Оно было вялое, старомодное, корявые строчки плохо управлялись рифмами. В стихотворении рассказывалось о каком-то кузнеце, который ковал серпы.
— А почему серпы? — удивился я. — Теперь уже машины надо. И куют у вас по старинке. Теперь паровые молоты на заводах пыхтят.
Наши ребята меня поддержали. Так у нас началась борьба с «кузнецом».
Назавтра я отыскал все стихи «Кузницы», а также критические статьи о «течениях», и начал готовиться к очередной схватке.
Вскоре Надежда Ивановна куда-то уехала, ее сменил Семен Конструктивистов. Кругленький, лысый, говорливый. Ходил в красной кожаной тужурке, в кепке. Он не читал наши стихи и не выносил их на обсуждение кружковцев, как это делала Надежда Ивановна, а только говорил:
— Надо, ребята, спешить на газетные полосы, на радио, в эфир!
Мы еще не были знакомы с «эфиром», но, возбужденные Конструктивистовым, соглашались: «В эфир, так в эфир!»
Однажды Конструктивистов отобрал у нас стихи, как он сказал, самые лучшие из лучших, затолкнул их в свой кожаный красный портфель и ушел. Потом назначил день выступления. Я своей тетушке по секрету сказал, чтобы она слушала меня в эфире.
И вот настал день моего «крещения». В комнате — мягкие ковры, зашторенные окна. На столе стояло подобие рупора, в который мы должны были говорить по очереди. Вначале выступил сам Конструктивистов. Потом дали слово Устьяку, Саше Логинову… Поэта Сокова не было. Конструктивистов сказал, что у «старца» стихи слабее наших.
— Помочь бы надо, — пожалев старика, заметил я.
— Если сам не помогается — не поможешь, — ответил Конструктивистов и полез в большой портфель.
Дошла очередь и до меня. Я волновался. К моему несчастью, Конструктивистов сильно помял листок с моим тополем, и я боялся, что на мятой бумажке не разберу слов.
— Главное, громче, — подталкивая меня к рупору, напутствовал Конструктивистов. — Ни пуха ни пера…
Я начал читать, наверное, слишком громко и, сорвав голос, сразу же охрип. Однако, собрав все свои силы, дочитал стихотворение до конца и отошел от рупора в сторону с чувством какой-то виноватости.
— Молодец, — похвалил меня Конструктивистов.
— Громко ли получилось?
— Самая норма.
Я вернулся домой и, взглянув на тетеньку, понял, что выступление мое по радио не удалось.
— Вот, поэт, мы и послушали тебя. Только не могли понять, о чем ты там глаголил.
«Вот так раз…» — насторожился я.
— Ужели не поняли?
— Заковыристо шибко. Вот Пушкина читаешь, там все понятно.
— То Пушкина… — отозвался я и тотчас же поспешил в свой угол.
Я был в эти минуты самым несчастным человеком и решил больше никогда не писать и не встречаться с Конструктивистовым. К счастью, он сам не захотел с нами возиться и куда-то вскоре уехал.
Приближалась весна…
В дремотной истоме томились снега. Пухлые белые пуховики лежали по сторонам дорог. Хотя и приближалась весна, но зима еще не собиралась уступить свои права. Она словно чего-то ждала. Пусть обождет, у нас тоже немало дела: надо сдать все зачеты, представить письменные работы, чтобы без упреков директора перебраться на второй курс. И началась подготовка, подумать только, с физкультуры. Мы вышли сдавать нормы по лыжам. Из сил выбиваясь, мы бежали по лыжне. А лыжня сворачивала в перелески, ныряла по холмам, перелезала через взбитые пуховики, спускалась под гору. Путь до финиша был не маленький — пять километров. Надо уложиться в срок, чтобы получить зачет.
Физкультурник из нашей бригады умахал далеко, давно уж из виду пропал. Мы с Федей-Федей бежим, бежим, а вроде и подачи нет.
— Спрямить бы уголок! — крикнул мне Федя-Федя.
Я возразил, дескать, надо по-честному соревноваться. Хотя соревноваться с физкультурниками не просто. Они часто ходят на лыжах. И физкультурные костюмы у них есть. И особые ботинки. А у нас ничего нет, в валенках бежим, даже стерли ноги.
На лыжах я катался мало, тренировки никакой. Ходил как-то дома с отцовским ружьем в лес, ни зверя не увидел, никого, только зимнюю лесную красоту приметил. А красота там на каждом шагу.
Помнится, шел я сосновым бором. Слышу, будто у меня над головой кто-то встряхивает стекляшки. Я стал вглядываться в верхушки деревьев. И точно: дождевые капли, висевшие вчера на ветках, сегодня превратились в маленькие льдинки-горошинки. Когда ветер шевелил ветки, эти горошинки позванивали. На солнце они блестели, как хрустальные. «Разве это не красота, — подумал я. — Не только девушки любят носить бусы, любят рядиться в них и деревья».