— Похожу ли на ученика?
— Нос-то подотри! Вот так… Слушайся, мотри. Неслухов, говорят, в угол на горох ставят…
— Зачем же в угол, да еще на горох?
— А затем… — бабушка помолчала. — Не шибко ученая я, а знаю, что в угол… на горох, аль на дресву коленками. Так вам и надо, беспутевикам…
Хотя и стращала бабушка горохом и дресвой, но я дождаться не мог того дня, когда пойду в школу. А в доме заговорили, что у меня будто бы не хватает одного или двух месяцев, чтоб приняли учиться, Коля-то Бессолов родился в декабре, а я в другом году, в феврале. Забеспокоился и я: вдруг и вправду не возьмут?
— Надо идти в район, похлопотать, — сказала мать. — И на Пожар зайдем: там ты родился.
И мы с ней собрались в поход. Я принарядился, ходил веселый, как именинник. Прошли версты три, у часовенки остановились, из ключа попили воды. Вода светлая, холодная. Говорят, это божья водица, — течет откуда-то из-под земли.
— Вон училище-то твое, — указала мать на дом, который стоял в стороне от деревни.
«Большое-то какое! — удивился я. — Там и затеряться недолго. И под крышей железной, смотри-ка…»
Я сбегал к училищу, посидел маленько на крылечке и опять в путь. Прошли еще верст двенадцать, и вот — Пожар, большая в два ряда деревня. Совсем не похожая на нашу Купаву. Дома все красивые, с высокими крашеными мезонинами. Только дом деда затерялся на задворках. Стоит он хотя и в одном ряду с другими, но росточком ниже да и меньше других, без мезонина, старенький и неприметный.
— Вот и дошли, — сказала мать и села передохнуть на крыльцо. — Росла ведь тут, все мило-милешенько, а вроде отвыкать уж стала. Свой у нас дом, Аркашик, теперь есть. Ты его люби… Хоть ты и родился здесь.
— Почему здесь-то?
— А так… Приехала я в гости и заплясала с тобой… Вон и тетенька твоя идет.
Тетя Лида привела нас в горницу, принялась угощать, особенно меня: подкладывала сметанники, даже конфетку дала.
— Вырос-то как, Аркашик.
— Вытянулся, а ума еще мало, — заметила мать.
— Как мало? — возразил я и даже обиделся. — Сказки знаю. Урчала рисую. А Фомка… Фомка-то не тронул мои штаны… Потому — прибрал я их.
— Ну-ну… ешь, да пойдем дальше, — подторапливала мать и окинула взглядом горницу. — Тут вот и родился ты. Дедушка твой, помню, ног под собой не чуял, ну-ка, внук родился. У самого все девки были. Не любил девок-то покойничек.
— Да за что нас и любить было? На девок земли-то не давали, — и тетя Лида снова принялась меня угощать. — Посмотрел бы теперь на тебя дедушка-то… Очень уж любил он мальчиков.
После угощения мать повела меня в Осинов-городок. В нем такие здоровенные дома, что я удивился. И улиц много, пожалуй, не мудрено и заблудиться. Ни на шажок не отстаю от матери. Где мы были потом и у кого — не знаю. Только помню, что мать просила прибавить мне с годик, подравнять с Колькой-то.
— Парнишке учиться охота, а годиков недостает.
— Как же я прибавлю? — спросил старичок в очках.
— А вместо этого поставьте другой — четырнадцатый…
— Говорю, исправлению не подлежит.
— Чего вам стоит, все в ваших руках.
— Конечно, все, — бормотал в нерешительности старичок. — Точно ли помнишь, что в четырнадцатом?
— Как же не помнить. Вышла замуж в двенадцатом. На второй год родила второго… аль на третий…
— Вот видишь, на второй аль на третий.. Со слов напишу, ежели поверят, то поверят.
— В училище поверят, парнишка-то, говорю, большенький.
От седенького старичка в очках я вышел на год старше своих лет. Так значилось в бумажке, хотя она была без печати. Даже по возрасту обогнал Кольку Бессолова, а все считался моложе его. Так и учился я четыре года «стариком». А потом все равно потребовали настоящую метрику с печатью. По этой бумажке я опять стал моложе. Мне даже интересно было: то старше Кольки, то моложе…
Наконец-то наступило долгожданное первое сентября. Я вскочил с постели: не проспал ли? И тут же обрадовался: мать только-только собиралась растоплять печь. Я выбежал на улицу. Тепло-то какое, босиком можно! Веселое солнышко пылало над самым Столбом, лохматая макушка горы купалась в лучах яркого света, переливаясь пестрыми красками ранней осени.
«Что бы мне еще взять с собой в училище?» — подумал я. В сумке у меня уже кое-что лежало. Я положил вечером в нее книгу со своими рисунками, сунул туда самодельный пенал-колодку с огрызком карандаша, ручку, сделанную из стерженька малины. А свободного места в сумке еще много.