Парня обсуждали в классе. Стыдили, конечно. Самоварников только молчал. «А кто сделал фотку-то? Его ли еще?» — «Его, его! — в один голос закричал класс. — Хохолок-то на макушке самоварниковский. Это не иначе как Федя-Федя». — «Ну и что, сознаюсь — фотка моя, не спите! Спать пришли, что ли?» — ответил Федя-Федя, и рыжая шанежка еще больше расплылась в улыбке.
— Ты вот что, Федя-Федя, — сказал Деменька Цингер. — Научи нас этому делу.
— Как спать? — рассмеялся тот.
— Да не спать, а фотки делать.
— Ладно…
— Кружок, кружок надо! — закричали мы.
И Федя-Федя взялся организовать кружок.
После уроков вокруг Феди-Феди сгрудились ребята. Немного, правда, было их, человек пять-шесть, но все равно кружок. Началось все, как следует: мы уселись на ближние парты, а Федя-Федя встал у стола и начал свою лекцию. Он так и назвал рассказ о том, как соорудить фотоаппарат. Мы заулыбались, чудной Федя-Федя, он говорил все как-то по-своему, не поймешь — шутит или говорит всерьез. Но теперь он в руках держал фотоаппарат, значит, разговор идет «на полном серьезе».
После двух таких лекций Федя-Федя повел нас в магазин культтоваров.
— Перво-наперво купите по линзе, — посоветовал он.
— И все? — спросил я.
— Легко хочешь отделаться. А проявители, закрепители кто будет покупать? Но линза прежде всего…
В магазине, в отделе фототоваров, мы долго отбирали для себя все то, что советовал купить Федя-Федя. А когда нужные покупки были сделаны, он сказал:
— Ну, а теперь на здоровье — мастерите, и — за фотки!
Я все финансы, оставшиеся от заработанных на выкатке леса, бросил на свое неожиданное предприятие и, накупив принадлежностей для фотографирования, побежал на квартиру. Как только пришел с работы Павел Панкратович, мы сразу взялись за дело. Хотя я был и «ученый», как изготовлять фотоаппараты, но дядя принес книжку, и мы решили делать аппарат по всем печатным правилам. Вооружившись пилкой, молотком, мы где-то на подволоке разыскали фанерный ящик, нашли гвозди, и закипела работа. Дядя все вымерял линеечкой, расчертил на фанере карандашом, аккуратно разрезал ее на части. А когда сделали заготовки, стали сколачивать ящичек. Да не один надо было, а два ящика. Один из них должен задвигаться в другой.
Каждую свободную минуту мы теперь торчали у сарая и мастерили свой аппарат. Тетя Лида даже начала сердиться, но Павел Панкратович, сдвинув к переносице рыжие клочковатые брови, сказал: «Дело делаем, не мешай…» Недели через две фотоаппарат мы соорудили, ящички сверху оклеили белой бумагой. Правда, аппарат по размерам получился большой, не такой, как у Феди-Феди, но это и лучше: буду делать не фотки, а настоящие фотографии. Умести-ка бабушку Семеновну на Федину фотку! А на мою всех купавских можно будет рядышком усадить.
Когда все было готово, Павел Панкратович сказал, что вначале снимет меня. Я принарядился, надел белую рубашку, натянул на голову кепку.
— А кепку надо убрать, — посоветовал Павел Панкратович. — Волосики гребешком причеши. И садись вот тут, будь повеселее…
Я все сделал так, как он просил: сбегал к зеркалу, причесался. Волосы долго не прилегали, топорщились, я смочил их водицей.
— Не годится так, — сказал Павел Панкратович. — Зачем ты их прилизал, как лорд английский? У тебя они пышные, кудрявятся даже. Так и оставь их в покое.
Пришлось волосы на солнце подсушить и снова причесаться.
Когда я подготовился к фотографированию, — сел на чурбак к сараю и, подперев подбородок рукой, улыбнулся. Таким и вышел я на снимке. Это была первая моя фотография и, пожалуй, самая удачная.
Я был в восторге, благодарил Павла Панкратовича, а Федю-Федю, нашего лектора, обещал взять на свою фотку.
За месяц мы попривыкли к городу. Вместе с ребятами я сходил в кино, собирались даже пойти в театр. Правда, дороговаты там билеты, но ребята рассказывали, что можно на галерку проскочить. Ничего, поживем — все будет наше!
Однажды я получил из дома письмо. Оно было тревожное. Хотя мать мало училась, всегда писала мне сама. На этот раз из письма я многое не понял. Она писала, что из деревень выселяют на Кайское болото кулаков. Из соседней деревни, что стояла за озером, выслали двоих: катальщика — Фролкова сына и старика Обухова. Обоих мужиков я знал. Большой новый дом катальщика стоял на краю деревни, за домом — построена его пимокатка. По-нашему — это большая баня, только вместо каменки была сложена кирпичная печь с котлом посередине, а в другом углу стоял большой стол. Здесь и катал валенки Фролков Аркаша. У него имелись подмастерья. Говорили, что он много зарабатывал. За работу брал не только деньгами, но и мукой. Еще бы не зарабатывать, кузнецы да катальщики — самые известные люди в деревне. За богатство-то его, видать, и зацепили и поперли на Кайское болото.