Навстречу вышел Хосе и, придерживая поля сомбреро, смотрел прищуренно, с хмурым видом.
— Ну что? Готово для дела? — спросил Фернандо.
— Готово, но там у кустов — следы ягуара, — сказал тот, махнув ладонью к ложбине, где, извиваясь, густо-сине сверкала все та же речка.
— Да? Черт. Это из плавней Апуре. Пришел по берегу, — отвечал Фернандо, слегка меняясь в лице и медля слезать с коня. — Ночью пугнем.
Известие было плохое; дон Хоакин Паласиос не верит в койотов и ягуаров и полагает, что человек, говорящий об этих зверях, выражает неуважение к его, Паласиоса, доброму сердцу и добрым правилам и обманывает его. «Койотов тут вовсе нет». «Прошлым летом пар двадцать пришли из Мексики, господин». «Что за вздор». Он заставит все отработать, да и невзлюбит «за хитрость и лицемерие».
Прежде чем приступить к «делу», он врезался на соловом в стадо, хлестнул по горбу верблюда (экое чучело завезли канарцы), отобрал пять бычков и поочередно отвел их в сторону, таща за рога веревкой. Они мычали, крутили рогами и не хотели идти; все это был полудикий, свободный скот.
— Свяжи их от рога к рогу, Хосе, — сказал Фернандо, когда наконец все пять стояли отдельной суровой кучкой и подозрительно наблюдали за шагом солового. — Этих сегодня кончим, нужно тасахо. Не помнишь, соли — много у нас?
— Да хватит, — сказал Хосе, поглаживая коричнево-медную шею, — Кувалду нести? Я вон того, рыжего — по лбу. По белому.
— Подожди, не к спеху. Свяжи и готовь костер. А я за быками. Двух подрезать, а после еще клеймить штук двадцать. Эх… дело.
Он снова врезался в стадо, но тут вдалеке завизжала собака.
— Чего она? Где? — оглядываясь, спросил Фернандо.
— Не знаю, — сказал Хосе, боязливо глядя в кусты вдалеке.
— Дай палку.
Он быстро насадил и закрепил мачете ручкой на полом бамбуковом древке и поехал туда. Трава была высока и кустиста, заросли впереди — еще хуже; если ягуар — плохо. Но днем!?
Он слышал возню; собака рычала и, чувствовалось, отступала, боясь и с грудинным хрипом пятясь; не ягуар, нет. От того бы она катилась без оглядки, визжа, скуля и жалуясь, как на привидение. Наверно, койоты.
Заслышав коня, два рыжеватых зверя нырнули в кусты, туда, ближе к воде — только их и видели. Хорошо, что в стаде нет овец.
Он позвал собаку, хлестнул ее сверху довольно лениво — зачем оставила стадо? — она лениво же визгнула — разве я не нашла врагов? — и повернул назад; он уже отыскивал взором нужных больших быков, когда заметил приближающегося всадника. Он то нырял и невидную глазу ложбину, то вдруг выпрыгивал ввысь; казалось, он движется по волнам. Фернандо отметил это, ибо смотрел свежим взглядом: он не привык, чтобы в это время дня — солнце над головой — к нему бы жаловали гости, да еще со стороны города. С пикой в руке у седла, с рукой на узде он молча ждал гостя; мальчишка стоял в двух шагах за хвостом коня: если надо, поможет. Плохо, что не успел принести кувалду или топорик.
Человек приближался; хороший конь; вроде того вороного. Краденый: седло бедное, не сияет зеленым, синим и алым; седло и одежда — не под коня. У всадника рыжая борода. Белый.
— Послушай, Фернандо, — послышался будничный голос. — Не бойся. Я по делу.
— Ты кто? Не ближе. Подними руки.
— Да ладно.
— Пистолет есть?
— Есть, но не в этом дело. Оставь. Надо поговорить.
— Ты кто?
Голоса звучали гортанно и глухо в открытой, душной степи. Смутно голубело бледное небо, и зеленела трава.
— Я — Бовес.
Фернандо молчал. Он слышал об этом парне, но как-то не верил в его существование.
— Но ты в тюрьме.
— Меня отпустил Антоньясас.
— Кто?
— Слушай, Фернандо. Не молоти языком и не пожалеешь. А нет — смотри.
— Я не звал тебя.
— А я не просил твоего разрешения. Хватит. Мне там сказали, — он двинул плечом назад, — что твой дом хорошо стоит: посредине пастбищ. Вдобавок он на холме. Мы будем у тебя вечером; не пугайся.
— Кто?
— Не твое дело.
— Я окажу сопротивление.
— Дурак. Я — твой друг. Да ты не слышал обо мне, что ли?
— Я слышал.
— Прощай.
— Кто послал тебя?
— Твой же шурин Дьего Хименес. Прощай.
— Так бы и говорил сначала.
— Мне некогда рассусоливать. Дай что-нибудь твое, чтоб жена и детки не размозжили башку. Я сразу поеду.
— Возьми, жена знает мою повязку на шляпе.