– Ага, именно эти нюансы и превращают дело в самоубийство, – вмешался с экрана Козински.
– Стоп, – снова потребовал Нисон. – Давайте сразу проясним, – он смотрел и обращался ко мне, – ты собираешься подключиться к одной из потеряшек, чтобы взять контроль над его телом после пробуждения? Такое подключение вообще возможно?
– Угу. Для этого придётся немного «подогреть» спящего. У нас будет небольшое окно для внедрения до того, как его мозг зафункционирует в полной мере. Времени крайне мало, чтобы не оставить следов пробуждения, но его достаточно, если знать, что делать. В этом плане старая криокапсула сыграет нам на руку. В современных чересчур хитрые датчики, обмануть которые непросто.
– Я понял, о чём ты, – кивнул губернатор. – Но знай, парень – их сканеры без труда обнаружат инородное присутствие в замороженных мозгах консервы, как только извлекут клиента из капсулы. – И снова это победоносное свечение красных глаз.
Надоело его обламывать, честное слово.
– Я знаю, поэтому есть лишь один способ избежать обнаружения – использовать экранирование сознания при максимальных настройках щита.
– Что означает раствориться в спящем разуме без остатка, – буркнул Козински.
– Хм, вот как? – Нисон помассировал челюсть. – И что же нам это даст? Если Майло не будет осознавать себя, то что он сможет поведать нам после возвращения?
– В этом плане как раз никаких проблем нет, – опередил меня с ответом дядя Боб. – Все воспоминания о пережитом сохранятся в мозгу Майло, как мемодубликаты. Гораздо важнее другой вопрос: как Майло вернуться, не осознавая себя?
Губернаторская маска, заменявшая лицо, снова едва заметно искривилась в подобии задумчивости.
– Действительно, хороший вопрос. Но я полагаю, мы разбудим Майло через определённое время, разве нет?
Козински покачал головой.
– Такой вариант исключён. Вернее, он годится в качестве крайней меры сродни ампутации головы. Стороннее извлечение возможно лишь с помощью введения специальных растворов прямиком в управляющий мозг, и в семидесяти процентах случаев это означает выжигание сознания.
Нисон нахмурился. Он посмотрел на меня и сделал вопросительный жест рукой.
– А почему тот второй грегари не свихнулся, когда кто-то убил управляющего им агента?
– Потому что его сознание находилось внутри него, – пояснил я, – хоть и на заднем плане. Неожиданное пробуждение хоть и ударило по его психике, но не лишило рассудка. В случае же с агентом, речь идёт о вынесенном за пределы тела сознании, вернуть которое не так просто.
– Аа, – протянул губернатор. – И как же осуществляется возврат?
– Только самим агентом, – мгновенно ответил дядя Боб, заставив губернатора сфокусировать взгляд на экране. – Поэтому обычно практикуется поверхностное проникновение в разум грегари. Такое присутствие легко обнаруживается сканерами, зато позволяет управляющему иметь стопроцентный контроль над чужим телом и с лёгкостью вернуться в любой момент. Даже если грегари будет убит, агенту ничего не угрожает, он просто очнётся.
– Значит… – заговорил Нисон, но дядя Боб продолжил познавательную лекцию, невзирая на открывшего рот губернатора.
– Но если используется глубокое погружение с максимальными настройками экранирования, это уже совсем другое дело. Да, ни один из существующих сканеров не обнаружит инородного присутствия, но и агент подвергает себя фактически смертельному риску. Не осознавая себя, агент ничего не сможет сделать, чтобы вернуться в своё родное тело, потому что он не будет про него знать. Его единственным оружием останутся инстинкты и подсознание, которые вытеснят аналогичную начинку грегари. Но мёртвый грегари унесёт за собой в забвение и погребённый разум агента. Про принудительное пробуждение я уже говорил. Из чего следует вывод: подобная затея – дохлый номер. Как в прямом, так и в переносном смысле. Что теперь скажете, господин губернатор?
Нисон тучно восседал в кресле, скрестив руки на груди. Мне он напоминал недовольную птицу на насесте, вынужденную сидеть под проливным дождём.
– Хреновый, оказывается, у тебя план, Майло, – бросил он мне.
– Это как посмотреть, – парировал я.
– Что значит – как посмотреть? Пока я не вижу для тебя ни одной возможности вернуться. Они вообще есть?
Козински уже намеревался ответить, но на сей раз я опередил его:
– Существует способ возврата, основанный на введении в мозг грегари незначительной дозы фальшивых воспоминаний. Фальшивых для него и реальных – для агента.
– Что это значит?
– Хождение по канату без страховки, – успел вставить Козински и вытер капли пота со лба.
– Эта доза воспоминаний и есть страховка, – исправил я. – Просто она должна быть надёжно и правильно закреплена.
– Давайте без метафор! – рявкнул Нисон. – Как будут действовать эти воспоминания?
Дядя Боб больше не пытался навязать своё видение, поэтому я спокойно объяснил:
– После пробуждения у грегари будет в голове каша из образов, видений и снов. Особенно у таких, как ваши потеряшки, которые провели в капсулах по двести-триста лет. Но за несколько дней прошлое начнёт для них структурироваться. Большую часть своих жизней они должны будут вспомнить, хотя какая-то часть канет в бездну разума, извлечь которую смогут лишь специалисты по расшифровке мемодубликатов. Наша доза фальшивых воспоминаний не должна потеряться. Срок их жизни – как у стандартных имплантированных воспоминаний, около двух недель. Вполне достаточно. Введённый эпизод рано или поздно всплывёт в памяти и вызовет внутренний диссонанс личности. Грегари, скорее всего, спишет его на побочный эффект пробуждения или ярко отпечатавшийся сон, но присутствующий в его теле агент, то есть я, воспримет это воспоминание совсем иначе. Я пойму его природу и начну осознавать себя, прорываясь сквозь сознание грегари наружу. С этого момента сканеры – если по какой-то причине они до сих пор будут использоваться – распознают странную нейронную активность, но у меня будет время вернуться в своё тело. И даже если грегари убьют прежде, какая-то часть меня всё же уцелеет.
В завершении своей речи я улыбнулся, демонстрируя полное спокойствие и уверенность в успехе операции.
– Эту часть тебя, – заворчал Козински, – можно будет смело оформлять в Обитель Грёз. Другого места в Э-Системе я ей не вижу.
– Если не повезёт, то да. По крайней мере, матушке будет не так одиноко.
– Неудачная шутка, – прошипел дядя Боб.
Нисон, внимательно выслушавший меня и сидевший неподвижно, точно статуя птицы, резко встал и снял пиджак. Очевидно, ему стало жарко.
– Какой-то сложный у тебя план, парень, – проговорил он. – Мне надо переварить всё сказанное тобой.
– Нечего тут переваривать, – сказал Козински. – Это игра в русскую рулетку с почти полным барабаном.
Губернатор не скрывал скептического настроя. Предположу, что в нём бушевали два противоречивых начала: голос здравого смысла и вопль авантюриста, чьё время на исходе. Но авантюрист обязан был одержать победу, учитывая, что он рисковал не своей шкурой.
– Пусть так, – согласился Нисон после непродолжительного раздумья. – Но ведь план Майло – единственный известный вам способ оказаться в Големе? Если у вас есть ещё варианты, господин начальник филиала, я готов выслушать их.
Все понимали, у Козински не было вариантов. Имеющиеся в его арсенале доводы и аргументы не пробили броню губернаторского упрямства. Не исключаю, что Нисон отправил бы меня в пасть забвения даже с минимальными шансами на возвращение. А у меня их было чуть больше, чем нисколько.
– Но это безумие! – дядя Боб предпринял финальную попытку выиграть партию. – Мы даже не знаем, что в Големе делают с консервами, через какое время их размораживают и не пускают ли прямиком на какие-нибудь чудовищные эксперименты.
– Это как раз те вопросы, – спокойно проговорил Нисон, – на которые все мы хотим получить ответы, разве нет?