– Невозможно, – повторил я, но уже менее убеждённо.
– Они с матерью обсудили всё за ужином тем же вечером, – продолжил Вэтло, игнорируя мои протесты. – Ранее он признался ей во всём, раскаялся и сказал, что готов принять скорое забвение, но оставшиеся годы желает провести с вами. Она поддержали его и тоже согласилась подвергнуть себя стиранию ненужных воспоминаний, чтобы оставить неприятный груз на дне прошлого.
Рука сама схватила стакан с ромом, и я опустошил его одним залпом.
– Ты врёшь, – поморщившись, сказал я.
– Мне незачем врать. Это история твоей жизни, Майло, а не моей.
Вэтло отстранился, принял ещё один заказ и стал готовить коктейль. Освободившись, он снова примкнул к стойке и заговорил:
– Ты знаешь, что на самом деле случилось в Центрально Колее, в основной реальности? – Не вопрос, а поддразнивание. – Ведь я не оговорился – твоя мать знала о том, что Саймон передумал насчёт «Перерождения». Он успел рассказать ей всё до судьбоносного вечера. Тебя они посвящать, разумеется, не планировали. Истину мать открыла тебе спустя шесть лет, посчитав достаточно взрослым, чтобы принять её. Но матушка просчиталась. Ты корил себя целый год, но так и не смог простить. Поэтому ты воспользовался ластиком и стёр из памяти всё связанное с её признанием. Оттуда и взялись белые пятна того периода. Ты думал, что вёл чересчур разгульную жизнь, принимал килограммами гепротик, но на самом деле причина в ластике. – Вэтло наполнил пустой бокал и подвинул мне. – Перед стиранием ты строго приказал матери не упоминать об отце ни слова. Так она осталась наедине со своими переживаниями, не желая следовать твоему примеру. Она любила вас обоих и не могла предать Саймона полному забвению. А тебе позволила обрезать связующие нити и жить свободно. Что же случилось с ней в Центральной Колее, ты прекрасно знаешь.
Зачем он мне это рассказывает? Ворошит истлевшие головешки. О такой истине он говорил, увлекая меня с Плато Паприкорна? Наверно, именно об этом узнал дядя Боб. «Кое-что». Козински не решился раскрыть правду тогда в кабинете, надеясь отложить беседу до лучших времён. В Центральной Колее они так и не наступили.
– Знаешь, в чём ирония, Майло? Да, ты и в этой версии реальности работаешь на Банк Времени под протекторатом дяди Боба, но сегодня вы собрались здесь, чтобы отметить день рождения Саймона Трэпта, а не твоё звание менеджера месяца.
– Получается… – начал смекать я, но Вэтло не позволил:
– Твой отец дожил до восьмидесяти восьми, а ты не полез по карьерной лестнице вверх по головам коллег и клиентов. Твоя шкура не столь толста, а совесть ещё не успела атрофироваться окончательно. Ты лучше, как человек, но хуже, как процентщик и агент. Вот такой забавный парадокс.
Для кого забавный, а для кого не очень. Конечно, я всегда осознавал, что во многом именно инцидент с отцом сделал из меня того человека, каким я являлся. Но прежде я не задумывался о своей возможной альтер-ипостаси. Пока память моего текущего аналога оставалась закрытым сундуком, но задержавшись здесь, я бы непременно отпёр его. И самое страшное – убедился бы в правдивости слов Вэтло.
– Это лишь одна из истин, которые я обещал тебе раскрыть, Майло, – невозмутимо продолжил он. – Другая касается всей человеческой цивилизации. У меня есть ответы, ради которых ты опрометчиво помчался на Криопсис. Но вот беда – даже там их не нашлось в полном объёме.
Моложавое лицо Стила искривилось в довольной усмешке. Оказавшись на пороге великих открытий, я не испытывал никаких эмоций. Безвкусный ром не обжигал изнутри, а пение Меган казалось неумелыми потугами начинающей певички пробиться на большую сцену.
Но с усилием подавив отчаяние в зародыше, я будто силой мысли вернул тускнеющему миру краски. Кажется, на мгновение мне удалось нащупать тонкую грань между реальностью и её квазирегенерированным аналогом. Проблема таилась исключительно в субъективном восприятии.
– Так что же такое Паприкорн? – начал я с базового вопроса.
– Подкинутое возвращенцем Бёрном определение весьма удачно, – задумчиво проговорил Вэтло. – Единый Высший Разум. Звучит неплохо, хоть и неполно. Но я не могу описать тебе всю глубину Паприкорна на юнике или любом другом человеческом языке. Чтобы понять, надо попасть туда. – Вэтло поставил между нами глубокую посудину, до краёв заполненную орешками. – Представь себе некое хранилище энергетических наполнителей – энапов, – где концентрируется вся информация Вселенной. Любое разумное существо, обладающее самосознанием, наделяется энапом. Если угодно, это незримая субстанция, накапливающая, как чёрный ящик, все мысли и переживания существа с момента рождения и до самой смерти. Плоть остаётся, а энап возвращается в хранилище и выгружает туда всю информацию. В религиях разных эпох и цивилизаций есть свои интерпретации этого явления, но все религии состоят из одних и тех же запчастей.
Вэтло закинул в рот горсть орешков и принялся жевать.
– Продолжай, – потребовал я и последовал его примеру.
– Без энапа разумное существо лишится самосознания, но энапы – вовсе не собственность существа. Они принадлежат Паприкорну и выдаются во временное пользование. Временное, – он подчеркнул это слово. – А теперь вообрази себе расу, решившую обмануть естественный порядок вещей и присвоить себе энапы навсегда. Одной из такой рас и стали те, кого вы зовёте Экспонатами.
Моя челюсть застыла, а мозг заработал в турборежиме.
– Ты говоришь о бессмертии?
Вэтло покачал головой и уточнил:
– О вечной жизни. Между ней и бессмертием есть существенная разница. Но в целом, верный ход мыслей. Порадуешь ещё сообразительностью?
Так, он раскидал передо мной набор головоломок для школьника и ждал, что я оперативно разгадаю их по имеющимся подсказкам. Ладно, попробуем.
– Экспонаты покусились на вечную жизнь, а она оказалась во Вселенной под запретом. – Я отставил ром и сконцентрировался на орешках. Сейчас нужна ясность сознания. – Паприкорн явился за своей собственностью – энапами – и потребовал вернуть её. Вероятно, такое требование поставило целую цивилизацию на грань вырождения. И что же сделали Экспонаты? – Я помассировал лоб, извлекая из памяти все известные о них сведения. – Они создали закрытый город в пустыне и населили его своими отсталыми копиями… Очевидно полагая, что тем самым спасут хотя бы часть расы от Паприкорна. Не исключено, что с нами они проделали нечто похожее.
Я испытующе посмотрел бармену в глаза. Вэтло не выдавал никаких эмоций.
– В грубой интерпретации близко к истине, – наконец, сказал он. – Разве что Паприкорн не ведёт охоту самостоятельно, для этого существует отдельная раса Охотников за вечно живущими. У Охотников множество линий и ответвлений. Одной из таких линий я и принадлежу.
– После неудачной попытки оседлать джамп-звездолёт?
– Не назвал бы попытку неудачной, – возразил Вэтло. – Мне открылись истины, недоступные прежде ни одному другому человеческому существу.
– И теперь ты охотишься на бывших сородичей, которые отбиваются от стада, – заключил я.
– Таков порядок вещей, Майло. – Он нисколько не оправдывался. Скорее, делился со мной опытом, как старший брат. – Ты либо живёшь по его законам, либо уходишь в забвение. Один из законов запрещает преодолевать Горизонт вечности. Экспонаты не знали о нём, но незнание не освобождает от ответственности. Им удалось поддерживать свои тела функциональными на протяжении тысячи лет – критической границы. Вот тогда Охотники их и уведомили, что следующая стадия развития – переход к вне телесному существованию. Отдельная цивилизация может успешно обитать в Паприкорне и даже в какой-то степени сохранять индивидуальность. Однако не всех Экспонатов устроила перспектива лишиться материальной формы жизни. Порой от старых привычек сложно отказываться.