— Кеме, там кто-то есть!
— Кто?
— Откуда мне знать!
Они молча смотрели в ту сторону, куда указал Омово. Их нервы были напряжены до предела. Глаза Омово поблескивали в темноте. Кеме с трудом переводил дыхание, оно учащалось по мере того, как возрастал его страх.
— Это палка или маленькое деревцо.
— Тогда пойди и посмотри.
— Я не пойду.
— Трус.
— Ну что ж, значит — трус.
Они покружили вокруг деревьев, перешли несколько мостиков и вышли на открытую поляну, поросшую травой и цветами.
— Что будем делать?
— Может, покричать?
— Бесполезно.
Послышался какой-то шорох. Они замерли на месте. Снова заухала сова. Бесплотный голос совы прозвучал как страшное предзнаменование. Кеме вскрикнул. Омово почувствовал, как все внутри у него похолодело. Его забила нервная дрожь. Ночь внезапно преобразилась. Омово в отчаянье думал: «Это немая драма. Мы все — ее участники. Это и в самом деле немая драма с кровавой развязкой».
Кеме схватил его за руку.
— Вон там, возле домов, виден свет.
— Он никуда нас не приведет.
— Откуда ты знаешь? Все-таки это хоть какая-то зацепка.
Они шли спотыкаясь, расчищая дорогу ногами. Переходили вброд прямо в башмаках маленькие ручейки. Порой перебирались по маленьким деревянным мостикам. Но в конце концов оказались в тупике. Свет же, который заметил Кеме, горел в недостроенном здании, отделенном от территории парка широкой полосой воды и колючей проволокой.
— Давай переходить вброд.
— Чтобы сторожевая собака отхватила у тебя часть задницы, да?
Они повернули и побрели наугад, не разбирая дороги.
— По крайней мере, мы избавились от страха.
— Увы, мой друг, ночь подводит баланс и теперь отбирает у нас то, чем прежде нас одарила.
— В таком случае, ночь чертовски эгоистична.
Омово подумал: «Бог мой, немая драма принимает опасный оборот».
Громкий голос Кеме внезапно прорезал тишину. Он снова и снова выкрикивал одну и ту же фразу, пока у него не перехватило дыхание. Его крик заполнил все пространство вокруг, прокатился эхом по древесной куще и замер вдали на безнадежной ноте. Никто не откликнулся на его зов, и он впал в отчаяние. Казалось, ночь приготовилась к какому-то жестокому ритуалу, который будут совершать мрачные, окутанные тьмой деревья, а этим двоим отторгнутым от мира несчастным предстоит стать его невольными участниками.
— Омово, мне, ей-богу, не до шуток. Дома меня ждет мать. Это как моя сестра…
— Замолчи, Кеме. Ты только нагнетаешь страх.
— Омово, сукин сын, ты же притворяешься! Тебе так же страшно, как и мне.
— Может быть, даже больше.
Темные деревья с нависшими ветвями напоминали жестоких стражей. Кусты пугали своими причудливыми очертаниями. Ветер стонал и завывал как одержимый, а бушующий прибой, преобладая над всеми прочими звуками, объединял их в одну, устрашающую симфонию. Наконец выползла из-за туч луна, мало-помалу распространяя вокруг свое бледное сияние. Но вот анемичные пальцы лунного света погрузились в толщу облаков и парк снова окутала тьма.
— Бог затеял с нами игры.
— Мы в зоопарке. Боги развлекаются.
Ветки трещали под ногами и разлетались в стороны. Хрустели листья. Звяканье пустых жестяных банок напоминало щелканье хлыста. Глухо отдавались их шаги. Кеме зацепился за что-то ногой и упал. Омово заворчал на него:
— Ну и неуклюжий же ты. Вставай и пошли отсюда, пока луна развлекается.
Он говорил громко, стараясь не выдать своей тревоги. Вдруг Кеме пронзительно вскрикнул. У Омово бешено забилось сердце, его сковал ужас. Кеме снова вскрикнул, и теперь Омово точно знал, что ночной кошмар становится явью.
— Омово, Омово, взгляни…
Омово бросился в кустарник, где его друг безмолвно склонился над чем-то. Это был труп. Труп маленькой девочки.
— Омово…
— Перестань твердить мое имя.
— Извини. Я думаю… это…
— Она мертвая?
— Да.
— У тебя есть спички?
Они зажгли спичку и, заслонив ее от ветра ладонями, поднесли поближе к трупу. Да, это был труп девочки. Обезображенный. Волосы на голове наспех сбриты. Глаза полуоткрыты. Маленький рот слегка искривился, обнажив края сверкающих белизной зубов. Ситцевое платьице в цветочек изорвано в клочья и пропитано кровью. Нижняя часть тела прикрыта белой материей, источающей странный запах. Ноги босые. Маленький бронзовый крестик съехал набок и повис над самой землей. Это была хорошенькая девочка, не старше десяти лет. На ее чистом бледном личике застыло выражение, которое невозможно описать словами. У Омово вырвался сдавленный крик. Пламя спички ярко вспыхнуло и погасло. Метнувшиеся было тени исчезли во мраке. Ночь была удивительно тихой.