Как всегда, встаю утром в 7 часов и заранее выхожу из дома, чтобы вовремя прийти в казармы.
Уже несколько дней трамваи не ходят. На улицах никого нет в этот ранний час, всё спокойно. Стоит прекрасная зимняя погода. Литейный мост занят частями нашего батальона. Как всегда, лихо отдают честь. Последние дни хожу в полном боевом снаряжении, при шашке, револьвере и наплечных ремнях со свистком.
Утро провожу в Офицерском Собрании. Всё время вызывают офицеров, и они уходят в город со своими ротами и взводами.
Завтракаю рано, часов в 11. Новостей никаких нет. (К этому часу многие Запасные батальоны уже взбунтовались, но у нас никто ничего не знал. Я говорю про младших офицеров.)
В первом часу дня вызывают, наконец, и меня. Приказано вступить в распоряжение подпоручика Шабунина, полурота которого уже выстроена на плацу. Иду в огромный вестибюль Собрания. Одеваюсь. Снаружи слышны выстрелы.
Входит Капитан Ханыков. Начинает снимать шинель. В это время солдат застегивает на мне снаряжение, я проверяю патроны в нагане и думаю: застегнут мне снаряжение, успею, как раз, подойти и поздороваться с капитаном. Но капитан, быстрее чем я ожидал, снимает с себя шинель, подходит ко мне первым и говорит:
— Здравствуйте прапорщик, у нас в полку принято здороваться.
— Виноват, господин капитан, — говорю я ему, кладу наган в кобуру и выхожу на плац.
Полуротой командует подпоручик Шабунин из студентов. Отличный офицер. Любимец солдат, заботящийся о них, проводящий с ними свое свободное время. Учит их грамоте, пишет им письма в деревню, входит в их личную жизнь. На полуроте[59] нас четверо офицеров — подпоручик и три прапорщика. Пересекаем наискось полковой плац и выходим к воротам, что выходят на Лесной проспект. Выходим через ворота (эта часть плаца окружена высоким деревянным забором), их закрываем и выстраиваем полуроту поперек улицы.
Около ворот маленькая дверка. Напротив — тоже забор, а за ним Финляндская железная дорога и пустыри.
Стоим. Где-то за корпусом казарм слышны выстрелы. Улица пустынна. Вижу идет студент-политехник, рассматривает солдат, подходит к нашей группе офицеров и говорит:
— Господа, неужели вы будете стрелять в народ?
Я вижу, что солдаты с любопытством прислушиваются к разговору. Поручик предлагает студенту продолжать свой путь, угрожая в противном случае задержать его. Студент уходит.
У меня вдруг мелькает мысль: а я стал бы стрелять в так называемый «народ»? Конечно, стал бы. Уж очень отвратителен этот беснующийся и одержимый злобой «народ». Делается жутко при одной мысли о том, что такой народ вдруг овладел бы городом.
Где-то слышны выстрелы. Мы не имеем ни малейшего понятия, кто это стреляет. Смотрю на часы. Второй час. Из-за поворота улицы начинают доноситься крики, а затем показывается медленно движущийся задним ходом грузовой автомобиль-платформа. Грузовик полон солдат и людей в штатском, по-видимому рабочих. На платформе стоят два пулемета, и пулеметчики наводят их на нас и на полуроту. Грузовик полон красных флагов. На штыках солдат красная материя, красные банты на груди и повязки на рукавах.
Подпоручик Шабунин командует полуроте взять на изготовку. Солдаты, исполняют команду, но затем начинают что-то кричать, затем опускают винтовки, сходят со своих мест. Уже нет никакого строя. Все старания подпоручика Шабунина остаются безрезультатными. Всё это произошло мгновенно.
Грузовик продолжает медленно пятиться, грозя своими пулеметами. Затем останавливается. С него спрыгивает солдат Западного Батальона Лейб-гвардейского Семеновского полка, на штыке красная материя, подбегает к нам и, обращаясь почему-то ко мне, — «Ваше Высокоблагородие, сдавайтесь».
Одновременно начинается стрельба из револьверов с насыпи железной дороги. Пули хлопают около нас в забор. Тут все куда-то ринулось, всё перемешалось, поднялся крик, полурота как бы потеряла рассудок. Солдаты бросились к маленькой дверке и, давя друг друга, начали протискиваться на плац.
59
Это новобранцы, переодетые в солдатскую форму. За полчаса до этого капитан Дуброва учил их, как заряжать винтовки и стрелять… — Прим. автора [полоса бумаги с этой фразой отпечатана и вклеена в «Записки» позднее].