- Только, ты Савва, не подумай, что я как рак попятился или струсил. Я верю, что наше дело правое и народ нас должен поддержать, но надо мозговать и вперёд, мы ни чего не потеряем, если спрячем Этко.
Хозяйка Антроповна готовилась топить печь и идти доить коров. Войдя в избу, Бурыкин вплотную подошёл к хозяину и тихо спросил:
- Постоялец встал или ещё спит? И не дожидаясь ответа, они с Астаниным тихо вошли в горницу, здесь было прохладно. Этко, укрывшись с головой стежёным одеялом, крепко спал. Савелий из - под подушки вытащил маузер.
- Этко, к тебе гости, спишь, не знаешь, что творится вокруг. Ты помнишь меня, не забыл наш разговор в Тележихе?
Этко, скинув одеяло, сунул руку под подушку и уставился на свой маузер в руке Бурыкина.
- Не шути, Бурыкин, дай сюда оружие.
-Это не шутки, в селе восстание крестьян, доигрались вы со своей развёрсткой.
Бурыкин позвал хозяина и спросил, куда можно спрятать постояльца, а то, не ровен час, обозлённые мужики могут и пристрелить. Хозяин ответил, что на чердаке можно лечь в карниз и там спрятаться. На Этко надели собачью доху, и он с Бурыкиным поднялся на чердак. Ульянович забросал его вениками, пожелал здоровья и быстро спустился. Бурыкина с нетерпением ждал Колесников. Но Пётр и Савелий вернулись одни. Путанное объяснение Колесникова не убедило. Из - за этого случая командир перестал верить своему заму.
В эту ночь я был в Тележихе. Чтобы не опоздать на работу, торопился и часов в семь утра галопом мчался вниз. В Нижне - Черновом меня остановили Яков Демидов и Афанасий Канашов. Они сообщили, что в Солонешном восстание, посоветовали вернуться и хотя бы дождаться рассвета. Я вернулся и сразу заехал в сельревком, председателем которого был мой дядя Иван Родионович. Послал дежурного за ним и сообщил эти страшные новости. Потом поехал домой советоваться с отцом, как быть. Он сказал, что надо ехать, ведь не там, так дома, они тебя, как сотрудника волревкома и коммуниста схватят и всё может быть, но ведь пока убивать тебя не за что.
В Солонешном у ворот паскотины, на Калмыцком броду, стояли трое вооружённых мужиков, они меня знали, спросили, где был и что везу. Обыскали и отпустили. От мороза и от страха я трясся, как мокрый щенок. Отогревшись на квартире, отправился в ревком. Проходя мимо лавки, увидел на стене прилеплен развёрнуты тетрадный лист с приказом номер один. В первом параграфе объявлялось село на военном положении, во втором обращение ко всем гражданам Алтайской губернии с призывом вступать в ряды партизанской народной повстанческой армии на борьбу с насилием и незаконным грабежом, за свободную жизнь, за правильную Советскую власть. Приказ был подписан так: Командующий народной армией Колесников.
По селу в разных направлениях носились вооруженные мужики с ружьями. В управлении у коновязи и за штакетник забора было привязано много лошадей. Зал был полон вооруженных людей, я прошёл в свой финансовый отдел. Сотрудники, понурив головы, сидели на своих местах, но к работе ни кто не приступал. Заходили в отдел и тележихинские, все знакомые, одни предлагали вступать в их отряд, другие грубо говорили о нас, что они коммунисты и против своих не пойдут. В земельном комитете, регистратуре и других отделах так же сидели, среди разложенных бумаг, сотрудники, ни чего не делая. В кабинетах слышались тихие споры и реденькие маты.
- Самый заядлый коммунист здесь - это Андрюха Новосёлов, бесстрашный дьявол, буржуев не любит.
- А волостной председатель был у нас в дивизии начальником следственной комиссии, мужик справедливый, Тальменский он, Александров - то.
- Ведь вот какая чертовщина, приходится воевать против своей же власти, не стало от неё житья.
- Везде засели евреи, латыши да поляки, вот они нас и давят, не любят русских.
- Виноваты во всём коммунисты, пообобрали народ.
- Ну, хлеб сдали голодающим, а сено, шерсть, яйца тоже им что - ли? В Быстром на берегу Оби в половодье смыло несколько амбаров, порешили зерно, а мужик последнее отвёз, и виноватых нет.
- Начальство - то кричит, что кулаки организовываются в банду, вот мы с тобой Фома кулаки? Заврались, в бога мать!
- Ты сдурел, нельзя так про бога.
В зале тесно, тёрли бока друг о друга эти разношёрстные, разновозрастные бородатые отцы и деды и вместе с ними семнадцатилетние розовощёкие юнцы, не представлявшие себе всей серьёзности положения. Зачем их взяли с собой родители, ввергли в пучину страшного дела. О чём только здесь не болтали, и каждый, не слушая другого, высказывал свои давние, мучавшие его последнее время, думы. Вдруг все смолкли, в зал вошёл Колесников. Усы и борода подёрнуты инеем, на передках валенок снег. Лицо красное от мороза. Он скинул с себя в угол рыжую собачью доху. На нём осталось пальто, сверх которого на портупее висел клинок, сохранившейся у него ещё с той партизанской.
- Здравствуйте, партизаны!
Десятки разных глоток будто пролаяли в ответ.
- Здравствуй Ларион Васильевич!
Вслед за Колесниковым вошли его соратники, все они направились в кабинет к Никите Ивановичу Александрову. Большие двухстворчатые двери были в кабинетах распахнуты и всё, что говорилось, было слышно.
- Мы с тобой, Никита, вместе партизанили, ты должен стоять за народ, а ты помогаешь его обирать, это предательство, таких как ты, надо убивать. - Грубо со злостью говорил Гребенщиков.
- Меня убьёте, другого поставят, он тоже будет выполнять распоряжения власти. Входя в кабинет, Колесников услышал этот разговор и спокойно заметил:
- Какой ты Митрий Андреич кровожадный, всё убивал бы. Разве мало смертей в прошлом на твоей душе. Он ведь не меньше нашего воевал за Советскую власть, а какая она будет тоже не знал, он честно служит завоеванной власти. Ему бы сейчас с нами идти, но у него уже вера другая.
Пришли Ваньков и Буньков в сопровождении двух десятков вооруженных мужиков, привели продотрядовское начальство, их водили завтракать на квартиру Манохина. Все прошли в кабинет председателя. Члены ревкома Завьялов, Беляев, Ранкс, Мозговой сидели на окнах. С отделов перетащили туда стулья. Мы же расселись на столы. Слышно было, как Колесников вежливо попросил всех сесть, сам сел за стол рядом с председателем.
- Давайте мирно поговорим, только без укоров и колкостей. В политике мы разбираемся не меньше вашего, знаем, что в России и в Поволжье люди голодают, что хлеб из Сибири надо взять, но ведь не таким же методом. Вы Пинаев были в партизанах?
- А какое это имеет значение? - нехотя ответил начальник продотряда.
- Значит, партизанское движение в Сибири для вас уже не имеет значения? С каких же это пор и по чьей воле? А вот здесь собрались мужики и все они партизаны, и все воевали против Колчака за освобождение Сибири. Для них это имеет большое значение. Они воевали за свободу, за землю, за семью, за хозяйство. А в итоге на них кто - то посылает вооруженную опричину и силой отбирают продукты. А по какому праву? Ведь это грабёж! Вот и объясните Пинаев мужикам, в каком законе об этом записано и кто подписал этот закон?
В кабинете и коридоре поднялся шум. Колесников поднял руку.
- Давайте послушаем Пинаева.
- Да, я отвечу. Все хорошо знают, что в связи с засухой, прокормление армии, рабочих голодающих областей, срочно требует продуктов. Наше правительство по всей стране ввело продразвёрстку. Вот и на Алтайскую губернию выслан план, правда, не малый. В уездах созданы продотряды с приданными к ним ревтрибуналами, которые за злостную не сдачу хлеба судят, особенно сурово судят кулаков. Я, как начальник продотряда, обязан добиваться выполнения развёрстки. Что вы от меня хотите? Я выполняю государственное дело, а вот вы Колесников, пошли против власти, ввергли в преступное дело мужиков. На что вы надеетесь? Народ за вами не пойдёт, ваша затея обречена на провал, через недолгое время вас всех ждёт разгром и многих неминуемая смерть. Одумайтесь, пока ещё не поздно и сдайте нам всё оружие.