Въехали в свою ограду и Авдей с Мартяхой. В седле перед собой Авдей держал "люис", за плечами у обоих трёхлинейки. Выбежали на крылечко их жены, вышла мать и заплакала:
- А где Ларион?
- Не беспокойся, мама, сейчас подъедет. - Вскоре появился и Колесников. Он был мрачнее тучи.
- Плакать, Настасья, не надо, бог не выдаст - свинья не съест, лучше что - нибудь приготовь нам поесть. За обедом Настасья снова тихо заплакала.
- Ларион, оставь хотя бы ребят, не бери ты их с собой на погибель.
- Не твоего ума это дело, больше об этом не напоминай. Лучше расскажи, что в деревне.
- Живём и трясёмся, многие тебя ругают. Ведь всех поубивают и останутся вдовы да сироты. - Ларион Васильевич хмурился и отводил глаза.
Тележиха замерла, ни какие сельские общественные мероприятия не проводились, ни один уполномоченный не появлялся, не было ни заседаний, ни собраний, не ходили по дворам посыльные. Члены совета сидели по домам, но в сельревкоме было круглосуточное дежурство, несли его женщины и подростки.
В закрытые на крючок двери дома Новосёлова раздался стук. Чутко спавший председатель, босой, выскочил в холодную веранду. Посыльный прокричал:
- Иван Родионович, вас срочно зовут на сборню. Тревожные мысли роились у председателя, кто бы мог вызывать, он чувствовал себя между двух огней. Не выполнишь задание власти - строго накажут. И не за понюх табаку восставшие тоже могут голову оторвать. Положение было незавидное. Наскоро одевшись, с неизменной суковатой палкой в руках, побрёл на сборню. В зале за накрытым красной тряпкой столом, сидел Колесников, рядом Дударев, с другой стороны Загайнов.
- А вот и наш председатель - сказал Колесников. - Здравствуй Иван Родионович, надо поговорить.
- Слушаю, Ларион Васильевич.
- Не согласишься ли, Иван вступить ко мне в отряд фельдшером? У нас такого спеца нет, а на войне всякое бывает, сам знаешь.
- Ларион Васильевич, да у меня дома хоть лазарет открывай, жена болеет, шестеро детишек базланят, да и дед уже редко поднимается. Уж, пожалуйста, уволь, ради семьи.
- Ладно, так и быть, не неволю. Но на тебя много жалоб от мужиков. Наряжаешь некоторых по долгу дежурить, у них голодают детишки и скотина. Смотри, чтобы такого больше не было. И особое задание тебе, у многих моих ребят, не чем хаты топить и корм весь вышел, вот список. Сегодня же занаряди и обеспечь подвоз. И, не оборачиваясь, все трое вышли.
Штабом Колесников расположился в своём доме, солонешенские члены штаба квартировали у родственников или знакомых, но каждый день с утра собирались к нему. Сюда приходили жители за пропусками на мельницу, за сеном или за дровами, приходили и с разными кляузами на влась. Пропуски он писал сам на простом клочке бумаги. Сегодня, как всегда, Ларион Васильевич пригласил всех в горницу, а жене указал на эмалированный четвертной чайник. Филипповна взяла его и вышла из комнаты.
- Проведём совещание, накопилось много разных дел, - сказал начальник штаба. - Мои ребята, Батаев с Сухоруковым сегодня ночью ездили в Солонешное, лошадей оставили на ночь на мельнице у Культи и пробирались в село. Там неразбериха, докладывают, что, по всей вероятности, в скором времени гнаться за нами не собираются. Но и нам долго тут сидеть, тоже толку мало. Прошу высказаться, какие будут предложения.
- По моему, надо применять ту же тактику, что применяли против Колчаковцев. Надо атаковать и уничтожать противника, а не убегать, не приняв боя, - раздраженно проговорил Буньков. - Кроме этого надо послать отряды по сёлам и поднимать народ. Кого добровольно, а кого и силой. А так же срочно надо искать связи с отрядом Тырышкина. И может быть уйти партизанскими тропами на соединение с Кайгородовым.* У нас пока народу маловато, да и боеприпасов не ахти.
- Артамон Васильевич, - заговорил Бурыкин, - мы восстали за народ, против грабежа и насилия, надо ли нам объединяться со старыми врагами беляками. Поймут ли нас люди.
*Подъесаул Кайгородов родился в 1887 году в Катанде, в семье крестьянина переселенца из Томской губернии. С германского фронта вернулся полным Георгиевским кавалером
В Солонешенской волости был налётом. В ноябре 1921 года занял Чёрный Ануй, оттуда он двинулся в Топольное, потом в Туманово. они дали ему около ста человек пополнения. Но в Александровке отряд самообороны встретил их пулями. Обстреляв, смельчаки ускакали в Куяган. Ни в Александровке ни в Дёмино ни кто к повстанцам не присоединился. 7 ноября 1921 года занял Тоурак здесь их настигли отряды 186 Алтайского коммунистического пехотного полка. Со значительными потерями повстанцы отступили в Катанду.
- Филипповна, тащи - ка чайник. - По - моему, для победы все средства хороши. От боёв уклоняться мы не будем, но и зря на рожон не полезем, а пока надо проводить агитацию и увеличивать численность отряда здесь в окрестных сёлах. Что касается мобилизации, то силой никого принуждать не будем. Если доведётся уходить отсюда, то не рлохо бы иметь при этом несколько сот бойцов.
Глухой ночью повстанцы собрались у дома Колесникова. Отряд увеличился всего лишь на шесть человек. По убродному снегу, отряд двинулся по селу вверх, куда пойдут, ни кто, кроме штабных не знал. Снег, валил не переставая, начала мести позёмка. Впереди ехали разведчики. На устье Пролетного свернули с дороги, направились Пановым ключом, и через седловину спустились Сухим логом на большеречихинскую дорогу, Через час въехали в село Большая Речка. След их, буквально, замело. Квартиры занимали сами, громко стучали в окна и двери. Испуганные женщины собирали ребятишек и закидывали их на печи и полати. В большинстве домов теснота. От хозяев повстанцы требовали для лошадей овса и сена, а для себя обед. Но у многих не было ни кормов, ни продуктов, всё выколотили продотряды. Штаб занял здание сельревкома, а дежурившую там девку послали за председателем. В ограде было приготовлено несколько возов сена, к ним и пустили лошадей. Вскоре пришёл лохматый, в драном полушубке, председатель Квашнин. От жировушки было чадно слабый свет не доставал дальше стола. Войдя в комнату, председатель сразу увидел Колесникова и, как мог, радушно заговорил:
- Здравствуй Ларион Васильевич, надумал приехать нас попроведовать, милости просим. А от нас только вчера уехал помощник продинспектора Полилуйко, злой хохляга, вот насобирали по его требованию десять возов сена.
- Здравствуй, здравствуй Ерофей Силыч, с лошадями мы определились а ты, будь добр, распорядись - ка моих людей покормить. Знаем, что сейчас все ободраны, да обобраны, но как - то надо. Не забыл, как мы казаков под Чарышом лупили, вояка ты добрый был. Быть может, со мной опять пойдёшь, я ведь и коммунистов тоже принимаю. Все заулыбались. Но не до смеха было Ерофею.
- Как не помнить, всё до последней ниточки помню, Ларион Васильевич, но ведь сейчас, однако, что - то не то.
- Ладно, об этом мы поговорим завтра, а пока иди, распоряжайся. Всем отдыхать. А ты, Петруха, подготовь смену постам.
К полудню буран стих, снегу намело чуть не с метр. Хозяева отгребали ворота, да делали дорожки по двору, помогали им и незваные гости. Около полутора десятков мужиков уехали в поле за сеном. На обед хозяева поотрубали бошочки последним курам и гусям. Начальство, покушав у ямщика Оболонкина, вернулись в сельревком.
- Ерофей Силыч, сколько коммунистов у вас взяли в чоновский отряд? Ерофей вскочив со скамейки, стал рапортовать, - так значит, у нас в ячейке двенадцать человек, дома - то остались Я, Ефрем, Денис да Прохор, значит, взяли восьмерых.
- Да, в прошлом все были в партизанах, а теперь будут убивать нас. Если бы, Силыч, тебя взяли в чон, ты тоже бы стал убивать нас?
- Помилуй бог, Ларион Васильевич, за что бы я тебя стал убивать - то, ты мне пока ничего плохого не сделал.
Разговор прервали разведчики, они доложили, что чонори выехали из Солонешного в неизвестном направлении. Вскоре выяснилось, что их отряд вошёл в Тележиху.
* * *Три дня ни кому не разрешалось выезжать из Солонешного. Во всех концах деревни базланили голодные коровы. Кончалась у хозяек мука. Женщины злые. А как не будешь злой, выгнали из села мужей, отцов, у стариков детей. А за что? За своё добро. Каждая в слух думает, как они будут теперь без кормильца жить. Горе безутешное. Чонарей ни кто на квартиры не разводил, они их занимали сами. Если где ещё оставалось сено - брали своим лошадям без спроса. Хозяек называли бандитками и строго требовали готовить сытные обеды и ужины. Грубость в каждой фразе, насмешки и приставания. В занимаемых квартирах вели себя как победители. В каждом доме теснота. Семья размещается больше на печке и на полатях. Бабы остервенели и с пришедшими на их квартиры военными постоянные ссоры и случались даже драки.