И Элинор рассказывает, как Адриан не послушал ее и договорился об интервью через своего агента, как она, Элинор, решила уехать на это время из дома.
— Но вернулась я раньше, чем они ожидали, — Элинор замолкает, припоминая ту сцену.
— Только не говори, что застала их в постели!
— Ну, не так банально! Они как раз вышли из сауны.
— Из сауны? Ты хочешь сказать, что они там были нагишом?
— Так я поняла.
— Офигеть! — восклицает Сэм с удивлением, смешанным с завистью.
— Когда я переступила порог, они нежились в купальных халатах, причем ее халат был соблазнительно приспущен с плеча: она демонстрировала ему свою татуировку.
— А что там у нее вытатуировано?
— Какая тебе разница? — возмущается Элинор. — Бабочка.
— Порхает, как бабочка, жалит, как оса.
— Ну нет — как скорпион. Ей бы нужно вытатуировать на заду скорпионий хвост, — язвит Элинор. — Меня не слишком вдохновила эта буколическая сцена, хотя вряд ли имело место что-либо более серьезное…
— Ты чересчур доверчива.
— Ты же знаешь, он помешан на сауне, — рассуждает Элинор. — И всегда старается обратить других в свою веру. Я и впрямь не думаю, что он пытался ее соблазнить.
— Да, но может, пыталась она.
— Я об этом тоже подумала. Пока они одевались, я обнаружила, что Адриан записывал интервью на магнитофон. — И Элинор пересказывает Сэму, что именно Адриан поведал Фанни.
Сэм вскакивает.
— Дьявольщина! Он что, сбрендил?
— Он объяснил мне, что это было не для записи.
— Хм, не для записи! — повторяет Сэм, которого немного отпустило. — Но ты-то ей не веришь?
— Сама не знаю. Для меня не это главное: он вообще не имел права говорить с ней обо мне, тем более — о столь интимном.
— Конечно нет, но…
— Годами я натыкалась на подробности своей личной жизни в его романах. Ощущение, надо сказать, не из приятных, это… все равно, что увидеть в витрине секонд-хенда свои старые платья — вещи, которые, как я считала, давным-давно попали на помойку. Но тогда я по крайней мере могла сказать себе, что, кроме меня, никто этого не заметит, потому что он все переиначил и перемешал. Но это — дело другое…
— Я понимаю, почему ты сходишь с ума, Элли, — поддерживает ее Сэм. — Имеешь полное право. Но, ей-богу, это еще не повод, чтобы так переживать из-за сегодняшней газеты.
— Ты просто не знаешь, чтó там написано.
— Да если она и выложила ту старую историю, всем это по барабану. Ну, спала ты с двумя дружками, сначала с одним, потом с другим, тридцать лет назад. И что из того? Кого это колышет? Там же ничего нет о…? — тревожится Сэм.
— Нет, — говорит она.
— Слава тебе, Господи, хоть за это. — Ну, так и нечего волноваться.
— Я еще не договорила. Пока она ждала такси и Адриан пошел за нашей машиной…
— А машина куда делась?
— Ну, какая тебе разница, куда делась эта клятая машина?
— Прости, я по привычке, — конфузится Сэм, — я же сценарист.
— У меня на подъезде к деревне бензин кончился, и домой я пошла пешком, через поле. Адриан отправился с канистрой бензина к машине. Доволен?
— Ну да, ты застала их врасплох, в купальных халатах, потому что они не слышали, как подъехала машина. Здорово — классно увязано.
— Сэм, это не твой очередной сценарий, это моя жизнь.
— Моя тоже, судя по вышесказанному. Словом, ты осталась с…
— Ш-ш-ш, — Элинор предостерегающе подымает руку.
— Что такое?
Элинор спешит к окну.
— Нет, ничего. Мне показалось, что подъехал фургон Барнса.
— А кто такой Барнс?
— Он развозит газеты.
— В общем, ты осталась один на один с Фанни Таррант.
— Да. Я была возмущена, расстроена. А тут она говорит, что, как объяснил ей Адриан, он бросил писать романы, потому что ему больше нечего поведать человечеству. Она была в таком восторге от себя: ведь она сделала столь важное открытие — и так восхищалась Адрианом, что мне просто стало тошно. И я вывалила ей, как все обстояло на самом деле.
— И как же? — заинтересованно спрашивает Сэм.
— Он просто не мог вынести постоянных напоминаний о том, что все, что он ни напишет, не дотягивает до его первой книги.
— Ты имеешь в виду рецензии? Но он всегда говорил, что даже не заглядывает в них.
— Чистая ложь. Я просто покрывала его. Но дело было не только в рецензиях. Любой намек на неодобрение, подлинное или мнимое, повергал его в отчаяние. Когда "Из глубины" не включили в шорт-лист Букера, он, можно сказать, был на грани самоубийства.
— Надо же… И ты все это выложила Фанни Таррант?
— Да.
— Но предупредила, что говоришь не для записи?