В отличие от первой жены пастора, Мод вовсе не спешила умирать. Она намеревалась пережить мужа и даже собственных детей. Теперь, когда она стала пасторшей, ее известность среди прихожан существенно возросла. Почти все они терпеть ее не могли, считая нахальной и ограниченной выскочкой. Корунда единодушно решила, что Томас Латимер попал в сети расчетливой интриганки. Любая другая была бы сокрушена таким вердиктом, но на самомнении Мод он не оставил даже самой легкой царапины. Ее самоуверенность была столь велика и непоколебима, что ей даже в голову не приходило, что она может кому-то не нравиться. Сарказм и ирония скатывались с нее как с гуся вода, к чужим суждениям она относилась с полным пренебрежением. Ко всему прочему, ей необыкновенно повезло. Очень быстро разочаровавшись в своем втором супружестве, ее муж тем не менее считал брак священным пожизненным контрактом, который ни при каких обстоятельствах не может быть нарушен или расторгнут. Несмотря на совершенную ошибку, Томас Латимер не уклонялся от избранного курса. Он относился к жене с терпением, порой потакал ей, порой удерживал от опрометчивых поступков, выносил все ее капризы и приступы раздражения, даже не помышляя о нарушении данной ей клятвы. А если в глубинах его сознания и возникала крамольная мысль о том, как бы удачно все сложилось, если бы Мод влюбилась в кого-нибудь другого, он в ужасе давил ее в самом зачатке.
Двойняшки не были абсолютными копиями, ни та ни другая пара, что вызывало жаркие споры относительно того, что считать «похожестью» близнецов. Эдда и Грейс унаследовали материнский рост и стройность, а от отца им досталась легкость и грациозность движений. Черты их приятных лиц были очень схожи, руки и ноги словно скроены по одному лекалу: у обеих черные волосы, высокие дуги бровей, длинные густые ресницы и светло-серые глаза. И все же разница была. В широко раскрытых глазах Грейс затаилась печаль, из которой она умела извлекать определенную выгоду. Глаза Эдды были посажены глубже, наполовину прикрыты веками, и в них сквозила некоторая отчужденность. Со временем выяснилось, что Эдда очень умна, своенравна и целеустремлена, в то время как Грейс не любит читать, не особо стремится к знаниям и раздражает окружающих вечными жалобами и нытьем. В итоге, когда началась их медицинская карьера, близнецы уже не казались похожими — характеры наложили печать на их лица, придав им совершенно разное выражение и направленность взглядов.
Мод никогда их не любила, но искусно скрывала это. Все девочки были чистенькими и ухоженными, носили одинаковую с точки зрения цены одежду и получали должное воспитание. Правда, для своих собственных дочек она выбирала цвета, которые им были к лицу, чего нельзя было сказать о платьицах двойняшек Аделаиды. Но такая избирательность просуществовала не слишком долго — годам к пятнадцати девочки призвали на помощь отца, и он разрешил им самим выбирать цвета и фасоны. От этого модного переворота выиграли прежде всего Эдда и Грейс — их хороший вкус был немедленно отмечен общественным мнением, которое Мод по своему обыкновению проигнорировала.
Тафтс и Китти (Тафтс родилась первой) имели больше сходств и различий, чем старшие близнецы. Фигурой они пошли в мать — этакий карманный вариант Венеры: маленький рост, пышная грудь, осиная талия, широкие бедра и безупречные ноги. Они с самого рождения были восхитительны, поражая окружающих хрестоматийной детской красотой, сотворенной Всевышним сразу в двух экземплярах. Ямочки на щеках, локоны и огромные глаза придавали им трогательную прелесть котят, а еще у них был круглый лобик, овальный подбородочек и чуть заметная улыбка Моны Лизы. Бог подарил им тонкие прямые носики, пухлые губки, высокие скулы и тонко очерченные брови.
Но вот раскраска у них была разная, и в этом заключалось главное отличие Китти-солнца от Тафтс-луны. Тафтс была вся в желто-медовых тонах: янтарно-золотые волосы, персиковая кожа и меланхоличные желтоватые глаза. Один и тот же цвет повторялся в нескольких вариантах, словно у художника со скудной палитрой. Но вот Китти! Она была вся на контрастах. Самой примечательной была ее кожа, такая смуглая, что некоторые называли ее «кофе с молоком», в то время как другие, настроенные менее снисходительно, шептались, что в роду у Мод, вероятно, была ложечка дегтя. Волосы, брови и ресницы у Китти были абсолютно льняными, без единой капли золота. В сочетании со смуглой кожей они выглядели на редкость живописно. Одно время даже ходили слухи, что Мод обесцвечивает волосы дочки перекисью водорода. В довершение всего глаза у Китти были ярко-голубые с сиреневыми черточками, которые появлялись и исчезали в зависимости от ее настроения. В них не было безмятежности, с которой взирали на мир ее сестры, там часто мелькало смущение и некоторый испуг. Переставая понимать происходящее или теряя над ним контроль, Китти, погасив взор, закрывалась в собственном мире, о существовании которого догадывались лишь ее сестры.