«Нет, мама! Тебе не удастся сделать это», — подумала Мэгги и решительно направилась к двери.
— Что-нибудь нужно принести из сада? — спросила она с наигранным спокойствием.
— Нет, ужин готов. Единственное, чего не хватает, это — твоего отца.
— Я все равно выйду.
Мэгги тихо выскользнула из дома, побрела по безукоризненно чистому дворику и мимо аккуратных рядов ноготков, тянувшихся вдоль дома, прошла в гараж, где в строгом порядке располагались отцовские инструменты. Пол был нелепо чистым, а телевизор стоял высоко над верстаком на специальной полке.
Бедный папа.
Закрыв дверь гаража, Мэгги пошла вдоль огорода, где торчали засохшие стебли бобов и гороха и подсыхали верхушки репчатого лука. Мэгги никогда не видела, чтобы ее мать откладывала какую-нибудь работу, если ее нужно было сделать. Почему-то сейчас ее возмутило даже это.
Вера крикнула в открытую дверь:
— Я подумала хорошенько и поняла, что мне нужны два спелых помидора. Подбери, пожалуйста, дорогая, такие, чтобы можно было порезать на дольки.
Мэгги пробралась между колышками и сорвала два подходящий помидора. Но когда она, неся их на кухню, прошла по коврику, Вера проворчала:
— Сними туфли, дорогая. Я только вчера натерла полы.
К тому времени, когда пришел Рой, Мэгги уже готова была взорваться. Она встретила его на дорожке, ведущей к гаражу, и они под руку направились к дому.
— Как приятно, что ты встречаешь меня здесь, — произнес Рой с нежностью.
Мэгги улыбнулась и крепко сжала его руку, чувствуя, что раздражение проходит.
— Ах, папа! — вздохнула она, подняв лицо к небу.
— Я думаю, твой сюрприз внес разнообразие в жизнь твоей мамы.
— Ее чуть не хватил удар.
— У твоей мамы никогда не будет удара, она этого не допустит.
— Ты опоздал, Рой, — заявила Вера. Она стояла в дверях и нетерпеливо, с раздражением указывала на белый сверток в его руке. — Я должна успеть поджарить эти отбивные, так что поторопись.
Он вручил ей сверток, и Вера исчезла. Рой пожал плечами и печально улыбнулся дочери.
— Давай пройдемся, — предложила Мэгги. — Покажи мне, что нового ты смастерил.
В гараже пахло свежей древесиной.
— Почему ты позволяешь ей так обращаться с собой, папа? — спросила Мэгги.
— Твоя мама — хорошая женщина.
— Она хорошая кухарка и хорошая домашняя хозяйка. Но нас обоих она сводит с ума. Ты как хочешь, а я больше не могу. Почему ты это терпишь?
Он немного помолчал и сказал:
— Вероятно, я просто никогда не считал, что из-за этого стоит волноваться.
— И вместо этого ты приходишь сюда.
— Ну, я неплохо провожу здесь время. Недавно сделал несколько скворечников и кормушек для птиц, может, продам их.
Мэгги взяла отца за руку.
— Неужели у тебя никогда не возникало желания попросить ее замолчать и позволить тебе самому подумать о себе? Папа, она же вертит тобой, как хочет.
Он поднял обструганную дубовую деревяшку и погладил ее пальцами.
— Ты помнишь бабушку Пиерсон?
— Да, смутно.
— Она была такой же. Командовала моим отцом, как сержант на строевой подготовке новобранцами. Я привык так жить.
— Но это неправильно, папа.
— Они умерли, когда уже отпраздновали свою золотую свадьбу.
Их взгляды встретились.
— Это стойкость, папа, а не счастье. Это разные вещи.
Рой перестал гладить деревяшку и осторожно отложил ее в сторону.
— Так живет мое поколение.
Пожалуй, он был прав. Пожалуй, он чувствовал себя спокойно здесь, за работой в своей мастерской. Жена содержала дом в идеальном порядке, следила за тем, чтобы еда была вкусной, а одежда — чистой. Обычные обязанности жены, выполнение которых требовалось от женщины его поколения. Если отцу этого достаточно, то к чему Мэгги раздувать его недовольство?
Она коснулась его руки.
— Забудь о том, что я говорила. Пойдем ужинать.
Глава 4
Гленда Холбрук-Кершнер жила на ферме, в доме, которому было девяносто лет, окруженном двадцатью акрами вишневых деревьев Монтморенси, шестью акрами невозделанных лугов, лесами, достойным почитания древним красным амбаром, чуть менее древним амбаром из стальных жердей и хитросплетением дорожек, протоптанных детьми, машинами, собаками, кошками, лошадьми, коровами, оленями, енотами и скунсами.
Мэгги была здесь давно. Теперь дом стал больше, с обшитой вагонкой пристройкой, выступающей за первоначальную конструкцию из известняка. Веранда, некогда огороженная белыми перилами, сейчас была застеклена и стала частью жилого пространства. Позади дома по восточной стороне холма тянулся вниз громадный огород, а на бельевой веревке (почти столь же длинной, как и огород) висело четыре лоскутных одеяла. Мэгги въехала во двор около восьми часов вечера.