Собака пролаяла еще несколько раз и неожиданно замолчала.
Вейг не заметил. А я услышала шаги. Несколько человек. Несмотря на дурманящий серебрянец, я по-прежнему слышала лес. Все фьори с самого детства учатся слушать и понимать шелест листьев, тонкую песнь травы и посвист ветра. И я знала, что кто-то приближается. Двое или трое мужчин, судя по тяжелым шагам. Внутри всколыхнулся страх... что если..? Острое желание прогнало последнюю связную мысль: почему пес замолчал?
Я сжала плечи вейга, так что ногти проткнули кожу, закусила губу и тут же ощутила солоноватый привкус... Но сдержать крик не получилось. Мне было больно и страшно - и я истекала желанием, взрывалась им. Мучительная волна прокатилась от промежности вверх по позвоночнику и вниз до самых кончиков пальцев. Из горла вырвался полувсхлип-полустон, беспомощный, жалкий. Но со следующим тычком вейга желание проснулось вновь. Лишь пару ударов сердца я чувствовала себя самой собой, а потом снова потерялась в горьком плену серебрянца. Из-под ресниц скользнула слезинка и скрылась в растрепанных волосах. Ведунья предупреждала, что близость с мужчиной не потушит пожар, а лишь напоит его. Только светница могла подарить несколько часов спокойствия.
Мать Эйра, владычица лесных фьори, на что же я себя обрекла?
Глава 2
Их было двое, просто один из них хромал, сбивая ритм, оттого и почудилось сначала, что больше. Вейг надо мной задергался, прохрипел что-то невнятно, и замер, навалившись всем телом. Я выглянула из-под плеча на двух мужчин, что замерли на самом краю полянки. Собака вилась вокруг ног того, что был повыше, подставляла морду, требуя ласки. Но рука мужчина легла на рукоять ножа, глаза зло полыхнули.
- Кирнон! Лез ва!
"Отпусти ее", - вспомнились слова. Голос высокого, с небольшой темной бородкой, звучал властно. Да и вейг, Кирнон видимо, тут же сбросил истому и вскочил, поспешно стягивая ремешки на штанах. Мне тоже следовало бы прикрыться, но рука не поднималась... Снова серебрянец, снова он. Лежать с задранным подолом под взглядами трех чужаков - вот чего хотела проклятая трава. С огромным трудом я все же свела колени.
Третий вейг, хромой, проковылял вперед, стянул с плеч серый шерстяной плащ и протянул мне. Вот, значит, как. Один приказал отпустить, второй велел одеться. Тут уж невольно задумаешься, а не ошиблись ли торговцы? Пришлось поправлять платье и оборачиваться плащом. Глаза я держала опущенными, чтобы не выдать недовольства. Если бросаться на каждого вейга, до вождя можно и не добраться. Но ногам стекало скользкое семя, чуть холодило кожу.
Высокий снова заговорил, спросил что-то. Я помотала головой: не понимаю. Тогда он повторил, смешно выговаривая слова фьори:
- Ты из лесных?
Я кивнула. И так видно же.
Вейг вздохнул и, кажется, выругался. Потом развернулся и ударил Кирнона - сильно, по лицу. Тот пошатнулся, едва не запутался в ногах и лишь чудом устоял, ухватившись за ближайшую березу. Хромой тоже что-то сказал, явно недовольный. Потом они с высоким некоторое время совещались, то поглядывая на меня, то снова осыпая ругательствами соплеменника.
А я разглядывала их. Тайком. Хромой был уже старым, половина головы пеплом присыпана, лицо точно кора дуба: коричневая, вся в глубоких морщинах. А по воротнику рубахи у него шел широкий узор, красивый, с веточками. Если не вождь, то кто-то из его приближенных. Только бы не вождь! Старик едва ли разнесет болезнь по всему племени. Но другой вейг, высокий, с бородкой, держался с ним как будто на равных, слушал внимательно, не перебивал, но и говорить в свою очередь не стеснялся, да и голос звучал так, будто он отдавал приказы. Я слишком засмотрелась. Забылась. Высокий поймал мой взгляд. Одно мгновение мы смотрели друг другу в глаза, а потом я тут же отвернулась. Прикусила губу и задышала глубоко и ровно, чтобы не расплакаться. Даже если отринуть власть серебрянца, вейг был слишком красивым.
Я лишь однажды видела такого, как он. Это был Айну, лучший друг моего брата, самый красивый и самый злой человек из тех, что мне довелось встретить. Айну все любили, и я, как многие другие девчонки, тут же потеряла голову. Ходила за ним, пыталась угодить. Но Айну не было до меня дела, а может, он просто не хотел ссориться с Митайсу и потому меня не трогал. Другим повезло меньше.
Айну нравилось причинять боль - не за что-то, а просто так. Ему нравились крики и мольбы, и чем беззащитнее была жертва, тем лучше. Уже после того, как все закончилось, Митайсу признался, что давно это знал. Однажды Айну притащил корзинку с новорожденными щенками и принялся медленно душить их собственными руками. Предложил попробовать и Митайсу, тот, совсем еще мальчишка, попробовал ухватить одного за шею, но тут же испугался и бросился бежать без оглядки. А Айну смеялся и обзывал его трусом, плаксой и глупой девчонкой.