Спиридоньевна. Один у нас, голубонька, добрый человек, злодей наш бурмистр Калистрат Григорьич; вся деревня голосит теперь о том, не зажмешь рты-то. Кому теперь, окромя его, наустить господина на женщину замужнюю, а теперь, ну-ко, экими своими услугами да послугами такую над ним силу взял, что на удивленье: пьяный да безобразный, говорят вон дворовые, с праздника откедова приедет, не то, чтобы скрыться от барских глаз, а только то и орет во все горло: "Мне-ста барин все одно, что младший брат: что я, говорит, задумаю, то он и сделает..." Словно, мать, колдовство какое над ним сотворил, - право-тка!
Матрена. Ну, матушка, мудреное ли это колдовство: человек умный, богатый да лукавый! В те поры, как с злодейкой-то моей это приключилось, он приходит ко мне. "Матрена, говорит, у тебя баба без мужа понесла; мотри, чтобы она над собой али над ребенком чего не сделала, - ты за то отвечать будешь". Я так, мать, и ахнула, ничего того не думаючи и не ведаючи; а она, псовка, и входит на эти слова. Я было накинулась на нее, а он на меня затопал. "Не трожь, говорит, ее; сам барин про то знает и простил ее".
Спиридоньевна (взглянув в окно). Едут, баунька, едут!..
Матрена. Ну вот, слава те, царица небесная! Стать было: с хлебом и с солью тоже стретить охота. (Берет со стола хлеб и становится против дверей.)
Спиридоньевна (продолжая глядеть в окно). Рядом, баунька, Ананий-то Яковлич с Лизаветой сидят. На-ка, глянь, под руки ее высадил; таково ласково; ничего еще, сердешный, видно, не знает!
ЯВЛЕНИЕ II
Входят Ананий Яковлев в сибирке хорошего сукна,
Лизавета и дядя Никон с кисой на плече.
Дядя Никон. Вот те, бабушка, купца питерского привез!.. У меня лошадь важная: сто пудов вали на нее, свезет, - верно!
Ананий Яковлев сначала помолился перед образом, потом
поклонился три раза матери в ноги и, приложившись к
иконе, поцеловался с ней.
Матрена. Здравствуй, батюшка, сокол мой ясный!
Дядя Никон. Кланяйся, брат Ананий Яковлич, и мне в ноги; сделай и мне это почтение... (Берет от Матрены хлеб с солью.)
Ананий Яковлев (слегка улыбаясь). Что ж, отчего? Можем-с!.. (Кланяется дяде Никону вполспины, потом целуется с ним.)
Дядя Никон. Вот это, брат, так... ладно... Стариков, брат, уважай... На стариковском, значит, разуме свет держится, аки на китах-рыбах, - верно!
Ананий Яковлев (жене). Возьмите уж и вы-с!
Лизавета, конфузясь, берет хлеб с солью; Ананий Яковлев
кланяется ей в ноги и потом целует ее.
Матрена (толкая дочь). Поклонись, дура, сама-то ему в ноги!
Лизавета кланяется;
Ананий Яковлев поднимает ее и опять целует.
Спиридоньевна (жеманно). Здравствуйте, батюшка, Ананий Яковлич, какой нарядный да хороший стали! Как живете-можете?
Ананий Яковлев. Ничего-с: поманеньку, бог грехам терпит... (К дяде Никону.) Одолжите, пожалуйста, на минуточку кису-то.
Дядя Никон (сбрасывая с плеча кису). На-те вот вам черта-борова какова... Девки и бабы... значит... иди сюда, лапки! Всем будут подарки...
Ананий Яковлев (вынимая из кисы драдедамовый платок и подавая его матери). Пожалуйте-с!
Матрена (целуя его в локоть руки). Ай, батюшка, благодарствую, красавец мой бриллиантовый!
Спиридоньевна. Ну вот, баунька, настоящий тебе старушечий: к лицу будет... оченно пойдет.
Матрена. Нешто, мати!.. Наряжают да ублажают меня, а я, старая, и поблагодарить-то не умею как хорошенько.
Ананий Яковлев (вынимая из кисы кусок шелковой материи и подавая его жене). Это для вас теперь... Пожалуйте-с!..
Лизавета молча берет и целует у мужа руку.
Спиридоньевна (рассматривая с завистью подарок Лизаветы). Вона, мать, гарнитуры-то какие: мы и не видывали здесь этаких. На-ка, и бархатцу-то на оторочку привез. Словно кукла нарядная, будешь ходить у нас в шелках да в бархате.
Ананий Яковлев (Спиридоньевне). А вас, извините на том, не чаял здесь захватить... Позвольте, по крайности, хоть полтинничком поклониться... (Дает ей полтинник.)
Спиридоньевна. Ой, чтой-то судырь-батюшка!.. Оченно вам благодарна... (Целует у него руку.)
Дядя Никон. А мне дляче красной шапки не привез? Это уж, брат, не ладно, право!
Ананий Яковлев. Ныне народ-то прозорлив стал: и без красной шапки понимают человека.
Спиридоньевна. Уж именно, судырь!.. Может, наскрозь видят, кто каков есть человек.
Матрена (зятю). Садись, батюшка, за стол-то... (Дочери.) Поди там, вынимай из печи-то, что есетко... (Спиридоньевне.) Анна Спиридоньевна! Потрапезуй, матка, с нами... (Дяде Никону.) Полно, старый хрен, болтаться-то тут тебе, словно мотовило. Залезай в передний-то угол.
Дядя Никон (садясь). Залез, баушка!.. Я те водки привез, ей-богу! Шельма твой Анашка, питерский, ведь, кулак, распоясал мошну на один полштоф да и думает: баста! "Нет, брат, говорю, шалишь! С тетки Матрениным пирогом еще надо водку пить!.." (Вынимает из кармана полуштоф и гладит его.) Вот оно, благословенное-то мое!.. Вынимай, баушка, ковши да ендовы!
Матрена (ставя из шкафчика небольшие стаканы). Пьешь и стаканчиками, ныне вино-то дорогое!
Все садятся за стол;
Лизавета подает щи и свеженину.
Ананий Яковлев (жене). Что ж, садитесь и вы! Маменька, позвольте им-с! Давно тоже мы рядком-то с ней не сиживали.
Матрена (дочери). Садись!
Дядя Никон (первый наливает и пьет). Здравия желаем, с похмелья умираем: нет ли гривен шести, душу отвести...
Матрена (Спиридоньевне). Анна Спиридоньевна, выпей, матушка!
Спиридоньевна. Ой нет, баунька, неохота что-то.
Матрена. Да полно, чтой-то! Ты попригубь, так, может, и понравится.
Спиридоньевна (выпивая). С Успеньева дни, мать, не пила. Да сама-то ты выпей, хозяюшка почтенная!
Матрена. О, полно-ко, мать, какая уж я пивица... (К зятю.) Ты сам-то, батюшка, не выпьешь ли хоть перед хлебом-то с солью?
Ананий Яковлев. Нет-с, благодарю; не имею той привычки.
Дядя Никон. Вот Лизунька так выпьет, потому самому... с радости... муж приехал... веселей, значит, принимать его будет: вино, значит, теперь дух человеку дает, - верно!
Ананий Яковлев. Пошто им пить? Что это за глупые речи: скучно даже слушать!