Сильвия, которая привыкла ничему не удивляться, поборола свой страх, встала на колени, прижалась лицом к шее Фернанды и, чтобы устроиться поудобнее, бесцеремонно отбросила в сторону ее жемчуг, который стоил больше, чем годовой доход большинства состоятельных людей.
Целый год Сильвия жила, окруженная покоем, любовью и вниманием. Фернанда. которая слыла бессердечной эгоисткой, алчной и злой, посвятила всю себя и все свое время ребенку.
Сильвию укладывали спать в шесть часов, в квартире воцарялась тишина. В тот год Фернанда почти каждый вечер выступала в роли Монны-Ванны и пользовалась огромным успехом. Она всегда возвращалась домой на рассвете, и, несмотря на это, когда Сильвия в семь часов утра, взобравшись на кровать Фернанды. будила ее легкими, как прикосновение мотылька, поцелуями, Фернанда целовала ее в ответ и ласково улыбалась.
В конце года родители Сильвии вернулись в Париж и предъявили свои права на нее. Сильвия в это время окончательно забыла свою мать и совсем отвыкла от отца. С сухими, блестящими глазами она прижалась к Фернанде.
Та, тоже без слез, но очень бледная от волнения, великодушно предложила Маркусу оставить у нее Сильвию, но он очень вежливо отказался и, освободив тонкие пальчики Сильвии, вцепившиеся в руку Фернанды, увел девочку.
— Вы забираете единственную радость моей жизни, — просто сказала Фернанда.
Следующий год семья Дин провела в Гамбурге и в Берлине. Сильвия научилась есть взбитые сливки и миндальный кекс; слушала духовой оркестр, и эта музыка казалась ей божественной; перезнакомилась с огромным количеством очень бойких светловолосых мальчиков и девочек.
Некоторое время спустя они переехали в Аргентину, где Маркус заработал кучу денег и тотчас же потратил их на жемчуг для Додо.
— Во всяком случае, это отличное помещение капитала, дорогая, — сказал он, — мы можем в любой момент заложить или спустить его.
— Почему мы не возвращаемся домой, в Англию или в Ирландию? — спросила однажды Сильвия, когда ей было уже шестнадцать лет.
— Там слишком сыро и холодно! — рассмеялся Маркус.
— По газетным сообщениям, в Лондоне в течение двух недель стоит небывалая жара, — вежливо заметила Сильвия.
— Но кто же захочет жить в городе, где стоит небывалая жара? — возразил Маркус.
— Скажи, папа, есть какая-нибудь определенная причина, из-за которой мы не можем вернуться домой? — настаивала дочь.
Леди Дин отложила книгу, которую она читала во время этого разговора, и мягко, но решительно сказала:
— Конечно. Я не хочу.
Сильвия, ничего не возразив, повернулась и вышла из комнаты. Они жили тогда в Париже в маленькой второстепенной гостинице. Тихая, вымощенная булыжником улица была совершенно пустынна, камни мостовой, раскаленные от солнца, жгли ноги.
Сильвия направилась в Булонский лес, чтобы укрыться от зноя и немного собраться с мыслями.
С ее родителями определенно что-то неладно, их окружает какая-то тайна, все это так странно… Никогда не возвращаться домой, никогда не иметь возможности близко познакомиться с англичанами…
Сильвия вспомнила одного очень симпатичного человека со странным именем — Лоренцо О'Дайль, имение которого было расположено по соседству с замком Россмит. Лоренцо был не первой молодости, но очень мил и приветлив, ездил с Сильвией кататься верхом, покупал ей книги, много рассказывал об Ирландии; как-то в разговоре он упомянул, что ей следовало бы провести этот сезон в Лондоне и выезжать… Потом вдруг все кончилось, приехала его жена, и он сразу стал другим. А между тем его жена была такой же милой, веселой и остроумной, как и он. Но Додо почему-то не поладила с ней, и миссис О'Дайль больше не приглашала семью Дин на свои вечера и пикники. Таким образом, знакомство мало-помалу свелось к беглым поклонам при случайных встречах на улице.
И так получалось всегда: знакомство с англичанами начиналось очень хорошо, а затем вдруг сразу прекращалось — так же, как с О'Дайлями.
— Почему? — терзалась Сильвия.
Так было со всеми, кроме немногих англичан, которые не нравились Сильвии, как, например, Монти Ривс или Клэнси Флеминг.
«Жизнь очень сложна, — думала Сильвия, сидя на скамейке в парке и любуясь синим небом и золотыми бликами солнца на изумрудной листве деревьев. — Очень. Нам всегда нравятся те, которые нас не любят, и мы не любим тех, которым мы нравимся».
Монти Ривс нажил огромное состояние на бегах и играх и играл еще и сейчас повсюду. У него были голубые глаза и черные волосы, и он всегда слишком хорошо одевался.
Монти прекрасно относился к Сильвии и всегда стремился подарить ей что-нибудь — лошадь или автомобиль, например, причем говорил, сверкая своими великолепными зубами (в этом качестве даже Сильвия не могла отказать ему):