Корреспондент встряхнулся, чтобы отвлечься от посторонних мыслей, — нужно было немедленно отбросить всю эту ненужную эзотерику и начинать работать. После обеда его обещали отвезти на атомную электростанцию, а затем посадить на поезд, который доставит в Москву, в благословенные объятия «British Airways». А там, расслабившись в мягком кресле и глотнув принесенного стюардессой виски, он откроет учебник и будет зубрить русские слова: чтобы сделать карьеру политического обозревателя, он обязан знать язык этой страны.
Из-за фанерной стены вынырнула стремительная черная тень. Окружавшие Пирса мелкие партийные чиновники начали беспокойно шевелиться и притоптывать на месте. Переводчик напрягся и нервно засопел. Паркер бросил взгляд на часы — было без трех минут семь. Быстро приближаясь, тень материализовалась в бронированный правительственный лимузин, который был похож одновременно на «Паккард» и на «Крайслер», какими их выпускали в далекие шестидесятые, еще до нефтяного кризиса, приучившего Запад к экономии бензина и лаконичности форм. В этой автомашине, которая, вне всяких сомнений, несла в себе ожидаемое Very Distinguish Person[2], вблизи обнаружилась мощь британского «Роллс-Ройса», хотя совершенно лишенная его грозного викторианского изящества.
За время, которое понадобилось черной машине для того, чтобы пересечь площадь и остановиться у деревянных ворот окружающего стройку забора, в уме Пирса Паркера сложилась первая фраза будущей статьи: «В этот знаменательный год старинный русский город, считающийся первой исторической столицей восточных славян, готовился к Олимпийским играм и представлял собой сплошную строительную площадку…»
Подъезжая к метростроевской площадке, машина сбросила скорость. «ЗИЛ-111», правительственный броневик, просторный, как троллейбус, и надежный, как танк, вместе с трехэтажным барским особняком на улице Герцена достался его нынешнему владельцу в наследство от предшественника, Петра Шелеста. Особняк преемник Шелеста брать не стал, распорядившись отдать его под акушерский центр, а вот машину, несмотря на то, что все остальные члены Политбюро давно уже пересели на более современные «ЗИЛ-114», оставил себе и привязался к ней настолько, что за все восемь лет пребывания на посту ни разу не подумал о замене — новую «Чайку», полученную в позапрошлом году, он держал только для представительских нужд.
Колеса глухо зарокотали по разбитому асфальту — машина свернула на Подол. Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Украины Владимир Васильевич Щербицкий оторвался от бумаг, которые по давней привычке просматривал по дороге на работу, откинулся на спинку сиденья, повернулся к окну и нахмурился. Первым, что попалось ему на глаза при въезде на Красную площадь, как назло, оказалась позорящая город фанерная ширма, укрывшая бывший Гостиный двор. До Олимпиады, к которой ударными темпами приводили в порядок старый и, чего греха таить, изрядно запущенный город, оставалось всего ничего: май, июнь и первая половина июля. Аварийное нежилое здание, где, по слухам, водились крысы размером с кошку, реконструировать не успели, и поэтому пришлось таким вот образом прятать его от посторонних глаз. «Надо распорядиться — пусть на фанере плакат какой-нибудь нарисуют, что ли, а то перед иностранцами стыдно…»
Машина остановилась. Щербицкий открыл тяжелую дверь, вышел в бодрящий утренний воздух и, прежде чем шагнуть к встречающим, по-хозяйски огляделся вокруг. Увиденным он остался в целом доволен: реконструкция площади и прилегающих к ней улицы Жданова и Андреевского спуска подходила к концу. Недели через две-три строители уберут леса, и древний Подол предстанет перед киевлянами и гостями столицы точно таким же, каким он выглядел в девятнадцатом веке. Бронзовая фигура-памятник народному философу Григорию Сковороде была поставлена недавно, всего три года назад, но, благодаря мастерству и таланту девяностолетнего скульптора, выглядела она так, будто стояла тут с тех самых времен, когда на месте нынешнего Военно-морского политического училища размещалась Киево-Могилянская академия. По мостовой, четко печатая шаг, промаршировали мимо памятника морские курсанты.
Щербицкий перевел взгляд на часы. Семь утра ровно. Это время было выбрано не случайно — Красная площадь располагалась почти по пути его ежедневного маршрута с дачи, находящейся в Межигорье, на рабочее место в ЦК, поэтому в раннее время можно было обойтись без милицейского эскорта, мигалок и перекрытых улиц, чего Щербицкий очень не любил. Вдобавок к тому столь ранний — до начала рабочего дня — визит не ломал метростроевцам и без того плотный рабочий график. Да и начальник охраны категорически потребовал, чтобы во время осмотра в метро не было посторонних.